Двенадцать граней страха - Марина Серова

Крутовская опустила взгляд:

— Я не знала… Но почему он выбрал такой странный способ мести? Эти подмены, эти талисманы…

— Гениальный ход, — я не смогла сдержать профессионального восхищения. — Он обернул против вас ваши же суеверия. Дорохов верил, что его успех связан с костями «Двенадцать граней судьбы». Ты была уверена, что японский веер приносит финансовую удачу. Гордеев не расставался со статуэткой тибетского божества здоровья. Чен просто подменил эти предметы идеальными копиями и провел ритуал «обращения потока судьбы».

— Но это же чушь! — воскликнула Крутовская. — Какие-то китайские сказки!

— Возможно, — пожала я плечами. — Но ты сама рассказывала, как после пропажи веера начала принимать неверные финансовые решения. Психологический эффект оказался настолько силен, что суеверные коллекционеры действительно начинали терпеть крах. Чену почти не требовалось помогать вам в этом.

Елизавета нервно провела рукой по волосам:

— Что ты собираешься делать?

— То, что делаю всегда. Докопаться до истины, — я взяла сумку. — А теперь мне нужно съездить к одному профессору. Не открывай дверь никому, кроме меня. И не подходи к окнам.

Профессор Никишин принял меня в своем кабинете на восточном факультете университета. Пожилой, но крепкий мужчина с гривой седых волос и внимательным взглядом, он был одним из ведущих специалистов по культуре Древнего Китая. Стены его кабинета были увешаны свитками с каллиграфией, а воздух пропитан ароматом зеленого чая.

— Вы зачастили ко мне, Танечка, — улыбнулся он. — По-прежнему интересуетесь ритуалом «бао чоу»? — Профессор положил на стол древний фолиант. — Необычная тема для частного детектива.

— Жизнь полна сюрпризов, — я пожала плечами. — Что вы можете рассказать об этом ритуале?

Никишин открыл книгу, демонстрируя мне старинные иллюстрации:

— «Бао чоу» — это не просто месть в нашем понимании. Это сложный философский концепт восстановления мирового баланса. Китайская месть — это не импульсивное насилие, а тщательно спланированный спектакль, где жертва не просто должна пострадать, а осознать свою вину.

Я наклонилась над книгой, рассматривая рисунок человека, стоящего перед зеркалом, в котором отражался демон.

— Видите ли, — продолжал профессор, — в китайской традиции считается, что преступник должен испытать не просто наказание, а точное зеркальное отражение того зла, которое он причинил. Если он лишил кого-то имущества — он должен потерять свое. Если разрушил чью-то репутацию — должен лишиться своей.

— А если отнял десять лет жизни? — спросила я.

Никишин посмотрел на меня долгим взглядом:

— Тогда, согласно древней традиции, он должен провести десять лет в страхе и ожидании неминуемой расплаты. Это хуже тюрьмы — знать, что возмездие придет, но не знать когда.

— А какова роль подмененных предметов в этом ритуале?

— Ах, это самое интересное! — профессор оживился. — Существует поверье «передачи судьбы». Если создать идеальную копию предмета, наделенного особой энергией судьбы и провести ритуал замены, можно перенаправить поток удачи от владельца к тому, кто организовал подмену.

— Звучит как суеверие, — заметила я.

— Конечно, с точки зрения современной науки, — согласился Никишин. — Но психологический эффект может быть поразительным. Представьте: человек десятилетиями верит, что его успех связан с неким талисманом. А потом этот талисман исчезает или теряет силу. Сомнения и страх подрывают его уверенность, он начинает совершать ошибки, принимать неверные решения…

— И рушит свою жизнь собственными руками, — закончила я за него.

— Именно. Но самое важное в ритуале «бао чоу» — его завершение. Кульминация всегда происходит в месте, значимом для обеих сторон. Месте, где началась история несправедливости.

Я вспомнила особняк на Ольховой, 17, — заброшенный дом, где десять лет назад была найдена коллекция восточных редкостей, которую Дорохов хитростью отсудил у отца Чена Ли.

— А что происходит в финале? — спросила я.

— Виновный должен сам признать свою вину, — ответил профессор. — Не под физическими пытками, а под грузом собственной совести и страха. В идеале он должен произнести «чэнцзуй» — формальное признание вины перед небом и землей.

— И после этого… казнь?

Никишин покачал головой:

— Не обязательно. В классическом варианте ритуала виновному дается шанс на искупление — через самопожертвование, через лишение себя всего незаконно полученного, через раскаяние. Но это решение принимает не мститель, а сам виновный — какой путь он выберет.

Я поднялась, чувствуя, что получила важный ключ к разгадке:

— Спасибо, профессор. Вы очень помогли.

— Знаете, — задумчиво произнес Никишин, когда я уже была у двери, — всегда восхищался философской глубиной восточной мести. Она требует не просто силы, а мудрости. Не просто жестокости, а терпения. Говорят, китайцы могут планировать месть годами, выжидая идеальный момент… Как, например, тот молодой человек, Чен Ли.

Я резко обернулась:

— Вы его знаете?

— Был одним из самых талантливых моих студентов, — с грустью ответил профессор. — Перед арестом… Блестящий ум, феноменальная память. Его работы по ритуальным артефактам династии Мин были настоящим прорывом. Такая трагедия…

— Вы с ним общались после его освобождения?

Никишин отвел взгляд:

— Нет. Но слышал, что он вернулся в город несколько месяцев назад. И боюсь, что годы в тюрьме не способствуют смирению духа…

Стоило мне выйти от Никишина, как позвонил Кирьянов. У меня бешено колотилось сердце. Времени до финала оставалось все меньше.

— Тань, приезжай к нам. Эксперты отработали. Новости есть.

Я стремительно газанула. И уже минут через двадцать была в участке. Быстро поднялась к кабинету Кирьянова, где на столе лежали красочные схемы особняка и стопка свежих экспертиз.

— Таня, — сразу заговорил он, не отводя глаз со снимков, — посмотри сюда.

Он показал фотографию фрагмента стены заброшенного особняка — ту же надпись «Где умирают иллюзии…», но под лупой. Я помнила эту надпись — она была в подвале и выглядела, признаться, впечатляюще. Кровь на штукатурке сохранилась настолько, что при ближайшем рассмотрении оказалось: это не краска, а осевшие остатки человеческой крови.

— Эта кровь совпадает по группе с анализом, который мы брали у останков жены Чжоу Ляна, — продолжил Киря. — Женщина покончила с собой десять лет назад. Значит, надпись была сделана тогда же, и Чен Ли начал готовить месть сразу после ее смерти.

— Постой… Надпись была сделана Мариной Лян? Или… а кем еще? И муж, и сын были в тюрьме. Брат Чжоу Ляна еще не приехал из Китая.

— Эксперты говорят, что почерк похож на женский. Я поднял старое дело — у Марины на ладони был характерный разрез.

— Получается, что надпись сделала бедная женщина…

У меня перехватило дыхание: весь план Чена Ли, включая каждую подмену и несчастья коллекционеров, сшит именно этой древней реликвией мести, выстроенной десятилетиями.

— Значит, это часть многолетнего ритуала «бао чоу», — тихо сказала я. — Он не просто подменял артефакты: каждый раз, когда кто-то терял удачу, он укреплял