Крестные матери - Камилл Обре

– Ну и… что вы, крестные матери, решили с этим делать? – спросила я, представляя, как тяжела была их борьба.

– Мы уже запустили в движение наши большие планы. Теперь нам предстояло объяснить мужьям, что мы хотим порвать со всеми предприятиями, от которых боссы могли бы запросить свою долю, – ответила она. – Я также чувствовала, что после войны в воздухе повисла другая угроза: что-то должно было произойти, и это что-то заставило бы нас отказаться от старых способов заработка. Но даже так мы не могли просто ножницами обрезать старые связи. Нам приходилось обрывать их постепенно, нить за нитью.

– Дядя Марио взял на себя контроль за долговой книгой? – спросила я. – Меня искренне восхитил гроссбух Тессы.

Крестная Филомена улыбнулась и покачала головой:

– Нет. За книгу продолжала отвечать я. Марио просто хотел заниматься магазином. Он был не против моей помощи, но ему была невыносима даже мысль о том, что придется работать вместе с Петриной. Я пыталась его переубедить, говорила, что он должен быть с ней добрее, и я знаю, что он ее простил, но просто не мог проводить целые дни с ней рядом. По счастью, Петрина уже прочно осела в пригороде, поэтому она открыла в Мамаронеке свой собственный ювелирный магазин, а мы с Марио продолжали держать тот, что находится в Гринвич-Виллидж.

Каким-то образом упоминание магазина тети Петрины в пригороде наконец выманило на свет мои воспоминания, таившиеся где-то на краю сознания, будто они решили, что сейчас уже безопасно выйти из тени. Я замерла, стараясь их не спугнуть.

– Что касается Фрэнки, то сперва он сопротивлялся тому, чтобы продать свои доли «тихого партнерства», – продолжила крестная Филомена. – Люси все так же работала в больнице, так что, думаю, она была рада избавиться от его дел. Постепенно она уговорила Фрэнки их продать и вложить деньги в другие предприятия; думаю, ему понравился азарт игры на бирже ценных бумаг. После той войны мы все изменились. Поскольку Эми с тобой и твоими братьями уже жили в Мамаронеке, она решила открыть там ресторан.

– Я помню. В тот год это стало для матери самым важным делом. Итак, это произошло в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, – тихо произнесла я, уверенная, что мы приближаемся к какому-то важному событию.

Как и с мозаикой, где сначала легче поставить на места кусочки фона, я чувствовала, что более значимые для меня элементы связаны с моими кузинами, а не только со мной. Дочь Филомены Тереза была моей лучшей подругой. Мы обожали наших старших кузин, особенно дочь Петрины – Пиппу, которая уже несколько лет была профессиональной балериной и казалась нам безумно шикарной.

– В пятьдесят седьмом году нам с Терезой было по двенадцать лет, – начала я. – Вы с мамой взяли нас на балет, где танцевала Пиппа. Ей тогда было двадцать пять, верно? Я с трудом узнала ее, когда она появилась на сцене. Пиппа была такой прекрасной – и в то же время пугающей – в своем драматическом гриме. Она играла призрак принцессы-лебедя, танцующий в лунном свете. И когда мужчины кидали ей под ноги розы и кричали «браво!», мне казалось, что это очень круто. Но потом мы прошли к ней за сцену, и она показала нам пальцы у себя на ногах. Боже! Балетные пуанты кажутся такими нежными, но пальцы у Пиппы выглядели как корявые корни деревьев.

– Да. К тому времени ей уже хотелось найти хорошего мужчину в качестве спутника жизни, – заметила Филомена. – Однако директор театра сказал ей: «Либо ты танцуешь, либо заводишь детей – и то и другое ты иметь не сможешь». Вот какие порядки были в те годы.

Я упорно продолжала перечислять действующих лиц, будто готовилась к театральной постановке и планировала сцену.

– Винни и Поли той весной только что выпустились из школы, – вспоминала я. – Дочери Люси было… хм, девятнадцать. Она стала такой красавицей, что, когда шла по улице, мужчины останавливали машины, чтобы только увидеть ее улыбку. Ее брат Крис вернулся со службы в Военно-морском флоте. У него возникли проблемы с дядей Фрэнки, в которые оказались втянуты и мои братья. В действительности, – наконец сказала я, – вся семья была в смятении. И тогда я… кое-что увидела.

Я резко замолчала. Мне казалось, что мы с крестной долго бродили по зарослям специально забытых воспоминаний, но сейчас вышли на открытую поляну.

– Да, в тот год в семье кое-что случилось, – медленно произнесла я. – Я помню, что было полным-полно полицейских. Я никогда никому не говорила о том, что видела, потому что не понимала причину произошедшего. Но ты ведь знаешь, крестная, правда?

И внезапно я ощутила, что всегда пыталась найти дорогу в тот конкретный год в нашей жизни, который каким-то образом определил всю нашу дальнейшую судьбу.

Крестная Филомена застыла в своем кресле, тихая и внимательная, будто кошка.

– Что ты видела, Николь? – осторожно спросила она.

– Хорошо, крестная. – Я посмотрела ей прямо в глаза. – Ты поведала мне ваши секреты, а я расскажу свой.

И так мы наконец начали говорить о том, что случилось с нашей семьей в 1957 году.

Глава 31

Гринвич-Виллидж, 2 мая 1957 года

Минуло почти двенадцать лет с той поры, как закончилась война в Европе.

Однажды Филомена, внезапно проснувшись на рассвете в своей постели в особняке в Гринвич-Виллидж, едва смогла отдышаться после ужасного кошмара. Ей снилось, что вся семья – крестные матери, их дети и мужья – жила в одной огромной квартире на самом верхнем этаже небоскреба, похожего на Маджестик, – с большими комнатами, обставленными шикарной мебелью и другими сокровищами, а из окон открывался вид на зеленые поля, деревья и озеро, как в Центральном парке.

Но затем раздался умопомрачительный вой самолетов, и несколько секунд спустя с неба посыпались бомбы, уничтожая все подряд. Шикарная квартира превратилась в руины, и они все полетели вниз – долгий путь с небес на землю. Филомена, первой упав на обломки, видела, как к ней летят остальные. Почему-то их тела были в форме цифр, и они бешено кружились в воздухе, их швыряло ветром, будто пригоршни осенних листьев. Она поднялась и попыталась их поймать. Но холодная, каменная рука, высунувшаяся из-под обломков, потянула Филомену в сторону, и она услышала голос Розамарии: «Все это разрушится. Сейчас значение имеют только дети. Ты должна спасти их, пока они не засыпаны обломками».

* * *

Тем же майским утром у Люси была дневная смена в больнице, и во время перерыва на обед она вдруг почувствовала, что волнуется