Опасная встреча - Эрнст Юнгер
Что до Герхарда, тот слушал вежливо, но лишь вполуха. Языка охоты он не знал. Еще мальчиком любил стрелять и стрелял хорошо – попадал во все тарелочки, под каким бы углом их ни запускали. Однако во время поездки в Монте-Карло, когда ему пришлось целиться в живых голубей, Герхарда сковал ужас. Он чувствовал, что Дюкасс рекомендует низкий способ сближения. Здесь просвечивала какая-то статистика. Близость больного человека начинала его угнетать; он бы с удовольствием попрощался.
С другой стороны, в зале, куда осеннее солнце падало сквозь шторы словно сквозь красную решетку, он чувствовал себя прекрасно. С тем, что шевелилось внутри, не терпелось побыть одному. Как бывало нередко, Герхард и сегодня проснулся с неожиданным ощущением счастья. В такие минуты ему чудилось, будто он идет по лесу, где дышится легче. Встречные казались ему сильнее, проще, значительнее. И все были хорошими. Точнее, он смотрел на них с того ракурса, в каком они были хорошими.
Ирен предстала перед ним совершенством, как произведение искусства, но в сочетании с движением, жизнью. Если произведения искусства оживут, художники станут богами. Он видел нечто божественное и в этом существе, одновременно поражавшем естественностью. Так в древние времена поклонялись животным, которых считали божественными.
Герхард уже видел графиню в салоне у тетушки, однако воспоминания походили на тень, теперь ставшую светом. Он чувствовал на себе ее взгляд – помнит ли она его, может, даже питает некую симпатию? Юноша едва осмеливался вообразить, что Ирен удостоит его разговором. Он бы спасовал; его пугала самая возможность. На ее столике светился букет роз. Герхард почти не слушал, как Дюкасс продолжает беседу, превратившуюся в монолог.
– Вам никогда не доводилось видеть, как в поезде между мужчиной и женщиной завязывается разговор? А затем они вместе сходят на первой же остановке?
В этот миг адмирал с дочерью встали и прошли мимо столика, где сидели Дюкасс с Герхардом. Адмирал поздоровался, графиня улыбнулась.
– Ну что я говорил, счастливчик? Вы должны послать ей цветы.
Герхард покраснел.
– Это было бы навязчивостью.
– Напротив, проявлением хороших манер и именно так будет воспринято, не сомневайтесь. – Дюкасс покачал головой. Запустить такой фант в игру – задача не из легких. Но она окупится, он предвидел. – Предоставьте дело мне. Дайте мне вашу визитную карточку и сами увидите, что доставите графине большую радость. – Заметив колебания Герхарда, он добавил: – Вы можете оплатить завтрак, хоть я вас и пригласил, а я выберу для вас чудеснейшие розы. Простите, я оказался такой плохой компанией. Да, в ваши годы и при вашем аппетите я был интереснее.
11
Каргане стоял в дверях и полураздраженно-полушутливо смотрел в комнату. Одуряюще пахло эссенциями; Ирен швырнула в стену набор хрустальных флаконов; запахи перемешались. «Духи нужно нюхать только на коже», – подумал капитан. Это тоже являлось одной из причин, почему он сомневался в инстинктах жены. Она душилась «Амбром», когда вставала, а на ночь «Шан де шатеном» – запах утренних часов в постели, перед тем как принесут чай.
Во время супружеских ссор Ирен обычно рвала или била предметы, попадавшие под руку, – чем ценнее, тем лучше: ручное зеркало, черепаховый веер, кружева, золотые часы; она любила дорогостоящие погромы. Каргане смотрел на них с известным удовольствием; они свидетельствовали о скором окончании грозы. Как в природе дождь, тут начинались слезы, и он мог спокойно оставить ее одну. Капитан любил посвящать время женщинам, но ровно до тех пор, пока они ему не наскучивали.
Он стоял молча, левой рукой прижимая бороду к груди. Жест Каргане подсмотрел у эфенди[10] – вообще-то больше, чем жест: поза, позволявшая хранить молчание и достоинство. Неприятные вопросы эфенди оставляет без ответа, тем более в собственном доме. Это все европейские дурные нравы.
Он любил чувствовать бороду, рука будто лежала на голубоватой шкуре животного. В ней уже пробивались первые серебряные нити. Капитану они не мешали. Страх возраста – тоже европейский предрассудок. С годами жизнь приносит больше удовольствий; и тут немаловажную роль играет опыт – в преклонных годах удовольствие не просто испытываешь, но и понимаешь, что испытываешь. Будто играешь на театре жизни и в то же время смотришь на себя как на актера. В юности мы слишком торопливо расстреливаем свой порох и обдумываем мысли, доставляющие скорее головную боль, нежели радость.
Нынче из Англии вторгалась безбородая мода – еще один признак того, что дело идет к закату. При виде гладковыбритых лиц капитану вспоминались евнухи, прислуживающие во внутренних покоях дворцов Каира и Константинополя. И если он, Каргане, носил бороду, то по иной причине, чем его тесть со своими друзьями, пытавшиеся кое-что скрыть, а именно блеклость физиономии, – напротив. Его возлюбленные сначала находили это украшение отвратительным, но скоро начинали понимать в нем толк.
То, что граф терпел женины выходки, объяснялось его защитной либеральностью. Процесс он познал опытным путем; вспышки повторялись несколько раз, затем затихали. В долгосрочной перспективе они лишь демонстрировали, кто в доме хозяин. Правда, Ирен было не согнуть; ему ни разу не удалось разыграть с ней гармонию перед гостями. Она просто безмерно избалована. Он с ней намучился, а приданое уходило на экстравагантные прихоти. Половина хамоватой прислуги не нужна; нет больше ни господ, ни слуг.
На сей раз Ирен особенно разбушевалась – его отсутствие возмутило ее не столько продолжительностью, сколько серьезностью; она чувствовала, что стала ему безразлична, мало того – обузой. Как большинство женщин, графиня обладала безошибочным чутьем, не зависящим от фактов, – непосредственным пониманием масштабов неверности. Отрицая таковую, капитан ничего не мог изменить; ложь являлась скорее формой вежливости.
По возвращении Каргане впал в необычную рассеянность, в том числе и когда брал ее. В свои ласки он подмешивал чужие слова, чужие жесты, даже чужие манеры – не просто признак того, что ему с ней скучно. Поездки на Юго-Восток стали для него необходимы, как ванны, восстанавливающие мужественность. Но и там он видел приметы упадка, следы нечистой совести, западные влияния. Это добавляло последние
