Рукопись, найденная в Выдропужске - Анна Викторовна Дашевская
– И часто ты пользовался?
Кузнецов хмыкнул.
– Пока ни разу.
– А сколько лет прошло?
– Пять. Это ты прикидываешь, не примазаться ли? Всё, этот год уже закрыт, с любыми болезнями жди января.
– Да я уж лучше здоровой поживу…
В отеле мы доплелись до двери моей комнаты, и Сергей уже открыл рот, чтобы пожелать спокойной ночи, когда я сказала:
– Зайди на минутку.
В номере бросила сумку на кровать, тщательно вымыла руки и совершила всё то, что должна была, то есть, достала очередную пару перчаток и натянула их.
– Такое впечатление, что перчатки – главная статья расходов в твоём бюджете, – откомментировал голос разума. – Что ты собираешься делать?
– Отец Павел кое-что мне отдал. И это кое-что я хочу тебе показать.
Конверт, выложенный на стол, казался совсем уж старым и ветхим.
– Это не развалится? – спросил он с опаской.
– Не должно, – ответила я сквозь зубы, и извлекла документы.
Несколько листков пожелтевшей бумаги, исписанной и изрисованной коричневыми чернилами.
Кузнецов уже ни сидел на стуле, он стоял, склонившись к моему плечу и разглядывая находку.
– Это… то, что я думаю?
– Ага. Рукопись, найденная в Выдропужске, иначе говоря – страницы из дневника Чевакинского. Последняя запись. И мы с тобой должны решить её судьбу.
Я развернулась на стуле, глядя на него в упор.
Наверное, целую минуту мы играли в гляделки, и он первым отвёл глаза.
– Ты… ты не хочешь отдавать её господину С.?
– Не хочу, – кивнула я. – Если бы это была просто бумажка, перекупленная у коллекционера или украденная из какого-нибудь архива, отдала бы и не поморщилась. Но тут другая история. И когда отец Павел отдавал мне дневник и эту вкладку, – кончиком пальца, затянутым в белую перчатку, я дотронулась до листков, – он не знал, зачем я ищу эти записи. Или знал?
– Знал.
– Ты рассказал?
– Конечно.
– И всё же я не уверена.
– Готов согласиться, но что тогда ты с этими бумагами будешь делать? – спросил он скептически.
– Чёрт его знает. Отдам в музей архитектуры?
– Ну-у… Как вариант, конечно, да, – он вздохнул, прошёлся по комнате, снова остановился передо мной. – Давай так. Отдадим решение в руки отца Павла. Завтра с утра позвоним и узнаем, что с ним, каково самочувствие и не нужно ли что-то привезти. А заодно – можно ли навестить. Если можно, съездим и зададим вопрос, и пусть он решает, отдавать ли эти записки господину С. или передавать в музей, или, например, вернуть в Выдропужск.
– Хорошо, так и сделаем, – я медленно наклонила голову.
***
Мы въехали в Москву в пять часов вечера среды.
За прошедшие полтора дня было сделано столько, что мне начало казаться, будто магия существует на самом деле, и лично Кузнецов владеет заклинанием растягивания времени. Судите сами.
Утром во вторник сразу после завтрака Сергей позвонил в клинику. Я точно знала, что отец Павел чувствует себя много лучше, поскольку и вечером, перед сном, и ещё пару раз в течение ночи дотягивалась до него и проверяла состояние. И могу утверждать со всей уверенностью, что оно каждый раз становилось лучше.
Но рассказывать об этом «голосу разума» я не стала, ни к чему посторонним знать о семейных способностях. Поэтому сидела напротив него в беседке во дворе отеля, благонравно сложив руки на коленях, и слушала беседу с врачом. Слушать особо было нечего, потому что доступная мне часть разговора состояла преимущественного из междометий. Впрочем, и говорили они недолго. Отложив телефон, Кузнецов посмотрел на меня.
– У старика был сердечный приступ. Первый раз в жизни, поэтому он перепугался и решил, что умирает. Приступ купировали, прокапали, что-то там ещё сделали. Выписать его предполагают в пятницу.
– Хорошо.
– Вчера я обсудил это с Софьей Михайловной, она обещала съездить и встретить отца Павла. Он пока поживёт у неё.
– А почему не при церкви в Выдропужске, у Игнатия? И когда это ты успел с ней переговорить так, что я не слышала?
Он засмеялся.
– Ты выходила попудрить носик. А у отца Игнатия нет свободной комнаты, в одной он сам с попадьёй, в другой трое детей. Третья – общая, она же кухня.
– Действительно. И не моё это дело, что вечно я лезу, куда не просят… Хорошо, так что, мы едем навещать?
– Да.
– Это далеко?
– Примерно тридцать километров от Торжка, но по другой дороге. Отец Павел просил привезти ему что-нибудь почитать.
Тут я слегка зависла: что можно предложить для чтения в больничной палате очень немолодому священнослужителю? Куприна? Чехова? Переводы из творений святых отцов, сделанные архиепископом Евсевием Ильинским?
– Э-э-э… А он не сказал, что именно?
– Просил, если найдётся, то Ремарка. А если нет, то на наш вкус, хороший роман из переводных.
– Ладно. Я пошла выяснять, где здесь книжный магазин…
Клиника оказалась роскошной, окружённой большим парком; палата – одноместной и оборудованной каким-то запредельным количеством медицинских приборов. Отец Павел полусидел в кровати, опираясь на подушки, и читал толстенький томик в коричневой обложке. Ну да, Библию я вчера аккуратно завернула в полотенце и сунула в сумку. На носу у него были очки в золотой оправе, и я удивилась: вот этого предмета совершенно точно не было!
Медсестра провела нас в палату, строго предупредила, что посещение – не больше десяти минут, и удалилась. Сергей ушёл поговорить с врачом, а я села на стул рядом с кроватью. Отец Павел заметил, что я разглядываю очки и заулыбался.
– Представляете себе, Алёнушка, я утром обнаружил, что очков с собой не взял, и расстроился. Так мне очень быстро проверили зрение прямо тут, в палате, и подобрали очки из готовых.
«Кузнецов не расплатится, отрабатывать придётся» – мелькнула у меня мысль.
Священник же продолжал.
– Только вот что меня смущает: наверное, я же должен заплатить, хотя бы за лекарства?
– Отец Павел, это вы с Сергеем разговаривайте, – неизящно увильнула я от ответственности. – Хозяин клиники – его знакомый, у них какие-то там свои расчёты. Лучше вот посмотрите, я в книжный зашла и привезла вам.
На тумбочку легли книги Ремарка: «Три товарища», «Чёрный обелиск», «На Западном фронте без перемен», хорошие старые издания, купленные мною утром в букинистическом отделе. Поверх всего я положила ещё одну книгу и призналась с некоторым смущением:
– Я сама, когда болею, перечитываю вот это. «Три мушкетёра». Очень помогает.
– Да? – он посмотрел с интересом. – Надо попробовать…
