Любовь по контракту, или Игра ума - Карина Тихонова
Не торопясь, я брел к церкви, деревянная крыша которой виднелась издали. Хотя день сегодня будний, на кладбище было людно. Кто-то копошился на могилках, кто-то сажал цветы, мыл памятники, красил ограду. Навстречу мне то и дело попадались женщины с ведрами, и как назло, пустыми.
Я почти дошел до церкви, когда на тропинке показался мужчина, тяжело опиравшийся на костыли. Я отошел в сторону и остановился, пропуская его. Он быстро взглянул мне в лицо, поблагодарил кивком и ускорил неуклюжее движение. Это был красивый мужчина средних лет, хорошо одетый и ухоженный. Только ноги, выгнутые неестественной дугой, говорили о тяжелой болезни. Скорее всего, у него полиомиелит. Мужчина проковылял мимо так торопливо, как только мог, а я украдкой перекрестился и сплюнул через плечо. Не дай бог.
Церковь, как и полагается, встретила меня распахнутыми дверями. Я потихоньку вошел в прохладный сумрак и огляделся.
Обстановка удивительно напоминала голливудский фильм. Прямо по центру от входа стоял дорогой тяжелый гроб с закрытой крышкой. Небольшое помещение уставлено стульями, на которых чинно расселись друзья и родственники покойного. Я поискал-глазами веселую вдову в клетчатом пиджаке и джинсах, но Марина Анатольевна на этот раз не стала бросать вызов приличиям. Она сидела в первом ряду, одетая в строгий черный костюм и небольшую черную шляпу. Кажется, такие называются таблетками. Волосы собраны под шляпкой, ручки сложены на коленях. Выражение лица вполне богоугодное. Она внимательно слушала толстого коротконогого человечка, прочувствованно говорившего что-то вроде проповеди. Черный воротничок с белым квадратиком посередине, застегнутый сзади, навел меня на правильное умозаключение: священник католический, а не православный. Впрочем, оно и понятно. Судя по имени, покойный был поляк.
Я присел на свободный стул в последнем ряду и попытался незаметно оглядеть собравшихся. Народу собралось много, но с моего места оказались видны только спины и макушки голов. Что ж, подожду, когда все двинутся на выход, а пока попытаюсь рассмотреть соседей.
Справа, через ряд от меня, сидела светловолосая женщина неопределенного возраста, уткнувшаяся в носовой платок. Время от времени она коротко и судорожно всхлипывала, нарушая плавно льющуюся речь пастора. Почувствовав, что на нее смотрят, дама повернула голову и продемонстрировала анфас. Лицо было очаровательным, несмотря на опухшие покрасневшие глаза и полное отсутствие косметики. Столкнувшись с моим назойливым любопытством, дама неодобрительно поджала губы и снова отвернулась. Если бы я не знал, кто у нас в этом спектакле играет главную роль, то решил бы, что она. Еще одна любовница? Судя по тому, что мне рассказала Марина Анатольевна (если она рассказала правду), покойный был большим шалуном.
Рассматривать людей, сидящих впереди, было неудобно и я ограничился тем, что посчитал макушки и поделил их по половому признаку. Да, вполне возможно, что Марина Анатольевна не соврала. Всего присутствовало сорок две персоны. Из них – десять мужчин, остальные женщины. Комментарии излишни.
Проповедь закончилась, все встали. Я выскочил на улицу первым и поторопился. Из церкви понеслась негромкая музыка, но возвращаться туда я не стал: закурил и присел на боковой уступ крыльца. Мне не хотелось встречаться с веселой вдовой второй раз за день, хотя, конечно, это было не принципиально. Наконец шум шагов возвестил о том, что все двинулись на выход, и я быстро отошел за угол здания.
Служащие ритуальной конторы вынесли гроб, за ними вышла вдова. Она шла одна, твердым строевым шагом, и ни черные очки, ни плотная вуаль не скрывали абсолютно сухих глаз. Впрочем, притворство в таких случаях так же отвратительно, как и безразличие к происходящему.
Я внимательно оглядывал приглашенных на похороны людей. Дамы были неопределенного возраста, который наступает после сорока у женщин, следящих за собой и соблюдающих диету. Видимо, покойник предпочитал опытность юности. Знакомых я не увидел и уже решил махнуть рукой на свою неудачную идею, как вдруг с удивлением заметил человека, которого не просто давно знал и уважал. Я у него учился.
– Роман Петрович!
Он повернул голову в мою сторону и прищурился.
– Никита?..
Да уж, мир тесен. Роман Петрович Криштопа читал у нас на первом курсе римское право. Человек он был замечательный: умный, ехидный и славился тем, что категорически не брал. По принципиальным соображениям. Еще он был злопамятен, как слон, и способен был отравить жизнь любому студенту на любом курсе, если тот пытался откупиться от экзамена денежным эквивалентом. Я хорошо помнил и его жену, очаровательную женщину, работавшую врачом в студенческой поликлинике. Об их отношениях на факультете слагались легенды. Все знали, что Роман Петрович любит жену до полного самозабвения. Об этом говорили с усмешками, но, в общем, уважали его за способность к сильному чувству. Ольга Дмитриевна часто появлялась в университете, и всякий раз наши девицы закатывали глаза при виде ее туалетов. Мне кажется, что она одевалась хорошо не потому, что вещи на ней были дорогими, а потому, что обладала врожденной небрежной элегантностью и никогда слепо не шла за модой. Это своего рода талант, который дается отнюдь не всем красивым женщинам. Например, когда я смотрю фильмы с Элизабет Тейлор, то каждый раз поражаюсь тому, как нелепо смотрятся на ней самые сногсшибательные наряды. Не зря все-таки Марлен Дитрих называла ее разодетым бревном. Кто-кто, а она понимала в этом толк. Более элегантной женщины, чем эта немка, я в жизни не видел.
У меня с Криштопой в университете сложились уважительные отношения. Я никогда не отлынивал от учебы и честно зарабатывал свои хорошие оценки. Не знаю, как сейчас, а во времена моей юности в альма матер существовало неписаное правило: хочешь учиться – учись, не хочешь – плати. Многие преподаватели закрывали глаза при заполнении наших зачеток, если для этого существовал материальный стимул, но человеку, который честно занимался, никто и никогда не вставлял палок в колеса. Я, например, получил свой красный диплом безо всяких материальных вложений.
Роман Петрович являлся блистательным исключением из общих правил. У него было прозвище – «шлагбаум», и он заслужил каждую букву этого слова. Чтобы проехать у него на экзамене, нужно было знать предмет хотя бы на тройку, альтернативы не существовало. Он с тупым упорством назначал недоучкам по пять переэкзаменовок, а после пятой студента могли запросто отчислить за неуспеваемость. Так что римское право было чуть ли не единственным предметом, который намертво застревал в подкорке у каждого выпускника. После университета мы встречались всего раз, на десятилетии нашего выпуска, и честно говоря, он тот человек, которого мне всегда приятно видеть.
Узнав меня, Криштопа без лишних
