Любовь по контракту, или Игра ума - Карина Тихонова

Дом оказался не просто хорош, а великолепен. Старинный особняк из темного камня, с огромным парковым участком и современным евроремонтом. Увидев дом, я уже не удивлялся. Я насторожился. Кое-какой опыт мне за время пребывания на месте накопить удалось, и я примерно представлял соотношение предложения и цены. Такой дом должен стоить намного дороже пятисот тысяч. Что-то было не так.

Я бросился проверять документы, но не обнаружил ничего подозрительного. У дома был один владелец, высокомерный пожилой человек, неохотно роняющий редкие русские слова. Объяснил, что решил переехать к дочери в Германию, поэтому и расстается с родовым гнездом за такие небольшие деньги. Я дотошно проверил и эту информацию. Действительно, у латыша имелась дочь, жившая в Мюнхене с мужем, все было правдоподобно. Но моя интуиция не просто предостерегала. Она ревела, как противоугонное устройство. Хуже всего было то, что мой клиент, приехавший из Москвы, пришел от дома в такой восторг, что готов был расплатиться прямо сейчас и наличными. На все мои возражения против сделки он нетерпеливо махал рукой и требовал предъявить разумные доводы, подкрепленные фактами. Этого я сделать не мог. Дом был чистым. Владелец жил в нем уже восемь лет, документы, которые я проверил в магистрате, были в порядке, и ничего, кроме подозрений, я предъявить клиенту не мог. Единственное, что мне удалось, это выпросить недельную отсрочку по оплате, и то с большим трудом.

Как говорил на экзамене мой университетский преподаватель, если не знаешь, с чего начать, начинай сначала; и я заинтересовался историей особняка.

Здание было построено в конце девятнадцатого века богатым немецким промышленником и благополучно пережило две мировые войны и национализацию. Я попытался узнать, что же стало с семьей бывшего владельца дома. Преодолевая вежливое, но ощутимое сопротивление в архивах, регистратуре и магистрате, я связался с адвокатской конторой в Германии и попросил навести справки. Поиски стоили дорого, мой клиент был страшно недоволен и начал терять ко мне доверие. Напряжение росло, но только до того момента, когда наконец пришел ответ.

Наследник фабриканта был не просто жив. Он, оказывается, имел все необходимые документы, удостоверяющие, что, дом принадлежал его семье до национализации. По закону о реституции, действующему в Латвии, это означало, что собственность должна быть возвращена бывшему владельцу без всяких оговорок. Я связался с наследником по телефону, и он поведал мне через переводчика, что совсем недавно, буквально месяц назад, вернулся из Латвии, где заявил и доказал свои права на дом. Правда, латыш, который считался раньше владельцем дома, попросил о небольшой отсрочке. Немец не возражал. Надо же человеку найти себе новое жилье. Тем более, что за эту отсрочку латыш пообещал заплатить ему десять тысяч долларов. О том, что дом попадает под закон о реституции, было прекрасно известно и в магистрате, где я проверял документы, и в регистратуре, и в адресном бюро. Никто не сказал мне об этом ни слова.

Мой клиент, узнав обо всем, на несколько минут лишился языка. И слава богу, потому что когда он снова обрел дар речи, мне пришлось заткнуть уши. Интрига была проста, как пять копеек, но провернуть ее можно было только с русским лохом, который лично, надо полагать, оккупировал Латвию и подавлял ее свободолюбивый народ.

Много говорится о клановости кавказцев. Уверяю вас, эта их особенность просто ничто в сравнении с клановым национализмом прибалтов. Честно говоря, меня удивляют эти бесконечные разговоры о русской оккупации со стороны народа, который время своей государственной независимости может пересчитать на сутки. Полистайте исторические справочники. Сколько они были под немцами? А под поляками? А под шведами? То-то и оно. Но претензии обращены только в одну сторону, а с немцами у них, как недавно выяснилось, общие культурные корни.

Мораль? А мораль простая. Нужно быть сильными и богатыми, а не бедными и слабыми. Когда такими станем, тогда, возможно, выяснится, что общие культурные корни у прибалтов с русскими тоже имеются. Все это было бы смешно, когда бы не стоило пятьсот тысяч долларов.

Клиент пришел в себя, и я поинтересовался, кто в Москве подкинул ему информацию о продаже дома. Выяснилось, что ему позвонил мой коллега, которого уважающие себя люди предпочитали обходить стороной. Если бы мне сказали сразу, откуда дует ветер, то все встало бы на свои места значительно раньше. Хотите знать, чем все закончилось? Я уговорил клиента, жаждущего мести, не оставлять за собой трупов и вернуться в Москву. Он послушался меня безропотно, как ребенок. В Москве я стал богаче на пятьдесят тысяч долларов. Как впоследствии выяснилось, именно такую сумму пообещал моему нечистоплотному коллеге-адвокату латыш за содействие. Впрочем, коллега все равно не успел бы насладиться этими деньгами, так как через месяц после нашего возвращения попал в аварию и сгорел в машине. Я не хотел знать, действительно ли это был несчастный случай или ему выписали счет. Откровенно говоря, меня это не интересовало. Но с тех пор я твердо придерживался правила выяснять, кто подкинул мне кусочек сыра. Потому что он может оказаться отравленным.

Я доел мороженое, посмотрел на часы и откинулся на спинку скамейки. Половина четвертого. Я лениво размышлял, как лучше потратить оставшуюся часть дня. Лучше всего, конечно, приехать домой, заварить свежего чаю, достать новенькую книгу Вудхауза и на несколько часов уйти в его мир, тем более, что он нравился мне гораздо больше реального. Но проклятое чувство долга отравило бы все удовольствие. Поэтому я поднялся со скамейки и с тяжелым вздохом вернулся к машине. Нужно поехать на похороны. Там и посмотрим, какие общие знакомые у меня с Мариной Анатольевной.

Я никогда не был на Востряковском кладбище, хотя родители и тетя Настя похоронены недалеко, на Троекуровском. Место выглядело богатым и ухоженным. Новая отремонтированная ограда, вдоль которой сидели пожилые тетеньки с венками и искусственными цветочками. Два симпатичных павильона с ритуальными принадлежностями на входе. Синагога и православная церковь. И бесконечный лес, стоящий отдельно от городской суматохи.

Я немного побродил между могилами, читая фамилии и даты, выгравированные на памятниках.

Воздух был неподвижным. Старые высокие деревья не пропускали ветер, и он путался где-то в самом верху жестких крон. Тишина стояла такая, словно в нескольких кварталах отсюда не разрастался молодой юго-западный округ. Гомонили птицы, и слегка шевелились верхушки деревьев, пропуская сверкающие солнечные пятна. От этого места не веяло печалью или