Дорогуша - Си Джей Скюз
Господи Иисусе. Не будь у меня тридцати фунтов лишнего веса, мне бы не спастись. Не научи меня папа отражать удар, сейчас меня бы саму насиловали в этом фургоне. НИКОГДА еще я не была так близка к провалу. И теперь вся трясусь и во рту пересохло.
Прислушиваюсь к звукам в эфире. Сверчки. Жужжание мух. Будто шепчет что-то в траве. И тут я понимаю, что это не в траве, это бабенка с желтым шарфиком шмыгает где-то у меня за спиной.
– Помогите мне затащить их в кузов, – говорю я.
Не отвечает.
Оборачиваюсь.
– Вы меня слышите? Я говорю: помогите мне затащить их в кузов фургона. Быстро.
Она очень медленно, никуда не спеша, ковыляет из кустов и делает, как я говорю: берет мужчин за ноги, и мы, как две очень криворукие грузчицы, зашвыриваем их кулями в кузов. Красные Перчатки намного тяжелее Парня в Балаклаве, так что времени на него уходит примерно лет сто, но вот, наконец, они оба внутри, и я закрываю за ними двери.
Бабенка смотрит на меня. Видит все мое лицо. Я вспоминаю про шарф и натягиваю его как маску.
– У вас кровь.
– Я знаю.
– Он вас поранил?
– Нет.
– А ч-ч-то вы т-теперь будете д-д-делать? – шмыгает она.
– Теперь – вот это, – говорю я, пинаю фургон, и он послушно перекатывается через край карьера и исчезает в пустоте.
Шум просто невыразимый: фургон с грохотом кувыркается вниз по склону и бьется о стены карьера, пока не обрушивается на самое дно. А там (раз пошла такая пьянка) делает доброе дело и взрывается. Какая-то искорка попадает в бензин и – ШАРАХ! – сотрясается земля, и вспыхивает в темноте вся огромная яма каменоломни. Я нагибаюсь над краем, чтобы посмотреть, лицо охватывает жаром.
Тут я, конечно, осознаю, что до моей собственной машины пилить долбаные мили. Ну и начинаю шагать в ее сторону.
– Подождите, – говорит бабенка. – Куда вы идете?
– Домой, – отзываюсь я. – Куда ж еще.
Минут через десять ходьбы по проселочным дорогам я понимаю, что лицо у меня пылает так, будто его сплошь изжалили осы. Бабенка старается не отставать, каблуки торопливо цокают у меня за спиной.
– Вы же не бросите меня здесь?! – восклицает она.
– Вы можете идти как-нибудь не так шумно? – спрашиваю я, на секунду останавливаясь, из-за чего она врезается мне в спину.
– А они точно умерли? – спрашивает она.
– Хотите вернуться и проверить?
– Нет.
Мы идем дальше.
– Все плохо, – говорю я. – Нас сто пудов увидят. На этот раз вышло слишком неосторожно. Нарушила все правила. Идиотка.
– В каком смысле – на этот раз?
– Заткнитесь.
– Вы что, не в первый раз это делаете?
Я не отвечаю.
– Вы спасли мне жизнь, – говорит она.
– Ага, спасительница.
– Нет, правда. Если бы не вы, они бы меня…
– Вас там вообще не должно было быть.
– Что?
Я останавливаюсь.
– Почему вы ехали в машине одна? Вы что, не видели предупреждений в местной газете?
– Мне пришлось задержаться на работе. – Я прикинула, что ей, наверное, под пятьдесят. – Меня зовут Хитер…
– Не надо мне говорить, – останавливаю я ее.
– Послушайте, но что теперь?
– Просто идите.
Примерно через час прогулки по полям и оврагам, смутно знакомым мне по тем временам, когда мы с Серен бегали к карьеру собирать чернику, мы наконец добираемся до ее машины. У меня из носа хлещет кровь, и я знаю только одно: к утру все лицо будет в синяках. Представляю, сколько консилера «СуперПлотность» придется извести, чтобы такое замазать.
– Ну вот, – говорю я, по-прежнему сердитая и на себя, и на нее, и на них за то, что запороли мне к черту весь план. – Спокойной ночи.
– Н-н-но что мне делать? – голос у нее по-прежнему истерически дрожит. Она крутит свой изорванный шарф и возится с замком водительской двери.
– Садитесь и поезжайте домой.
Я нахожу в кармане джинсов старый платок и прижимаю к носу. Оба рукава кофты с капюшоном залиты кровью – спасибо, что она хотя бы черная (худи, а не кровь).
– Я не могу! Не могу просто приехать домой и вести себя так, как будто ничего не произошло. У меня же семья. Посмотрите… – Она выставляет вперед руку, ладонь дрожит как желе.
– Поезжайте домой, если понадобится, сыграйте так, как будто вы Мерил, вашу мать, Стрип, но больше никогда и ни с кем об этом не говорите. Только так и никак иначе. А сейчас – у меня болит голова.
– Не знаю, смогу ли я совсем ничего не рассказать. – Я разворачиваюсь и направляюсь в сторону своей машины, но Хитер хватает меня за руку, удерживает. – Я боюсь оставаться одна. Пожалуйста, побудьте со мной. Ну, пока я немножко успокоюсь. Я не могу в таком состоянии садиться за руль.
И тут она меня ОБНИМАЕТ, я серьезно. Прямо на месте преступления! Нет, сегодня весь мой Спектакль навернулся к чертовой бабушке жопой кверху.
– Я поеду в полицию. Расскажу им, что случилось, – говорит она, наконец от меня отстраняясь.
– Нет, в полицию нельзя, – говорю я.
– О вас я им ничего не скажу.
– Если вы ничего не скажете обо мне, тогда вам придется сказать, что вы были у карьера одна, и тогда вас обвинят в двойном убийстве.
– Ой. Но…
– А если вы скажете им обо мне, тогда за двойное убийство посадят меня. – Я постучала пальцем по лбу. – Мозги немного включите.
– Но…
– Ничего никому не говорите. Ничего не делайте. Вас здесь не было. Меня вы не знаете.
– Но ведь моя машина стояла здесь всю ночь. Вдруг кто-нибудь ее видел? Мы наверняка везде оставили улики…
– О боже, не говорите так, – произношу я. – Черт.
Она заглядывает в телефон.
– Я не могу сосредоточиться, чтобы подумать. У меня шесть пропущенных звонков от мужа.
– Напишите ему. Вы ехали домой, машина сломалась. Вы пошли искать помощи и заблудились. Шарфик порвался. И… не знаю, каблук сломался. Потом вернулись к машине, а она вдруг наконец завелась. Слава небесам – случилось чудо! Просто не говорите о фургоне и особенно – обо мне.
У меня из носа по-прежнему шла кровь.
– А что вы скажете про свое лицо? – спрашивает Хитер.
– Обо мне не беспокойтесь, врать – это моя профессия.
Она начинает всхлипывать в дверцу автомобиля.
– Я не знаю, что вам сказать. Мне нужно как следует поблагодарить вас. Вы даже не представляете, что вы для меня сделали. Я вам хоть спасибо сказала?
– Да, сказали, все в порядке. Самой большой благодарностью с вашей стороны будет, если вы меня забудете. Спокойной ночи.
Она кивает.
Не знаю, что означал этот ее кивок – «Ладно, я никому о вас не расскажу» или «Ладно, но я еду сейчас в участок, нравится вам это или нет». Как бы там ни было, ну и ночка, охренеть. Не знаю, что с этой Хитер было дальше, после того как она села в машину. Знаю только, что теперь мне надо жить тихонько и не высовываться лет примерно двадцать.
Четверг, 11 апреля
1. Телефонные спамеры. Клянусь, по ним плачет один из кругов дантовского
