Консьерж - Эбби Корсон

Как я уже сказал, мне нужны четкие доказательства. Что ж, я запишу нашу беседу с Оливией. Однако есть одна проблема: требуется, чтобы Оливия добровольно согласилась на запись разговора. Здесь Фиона была непреклонна: она заявила, что записывать чьи-то слова без разрешения совершенно незаконно и по этой причине услышанное нельзя будет использовать в качестве доказательства. Даже если бы я записал, как Оливия признается в убийстве, полиции это ничего не даст.

Черта с два она в чем-то признается, если догадается, что ее слова записываются. Непростая задача, но Фиона придумала неплохой выход. Она велела сказать мне: «Я включу диктофон, вы же не против?» – так, чтобы слова прозвучали как глупая шутка, как отсылка к моим недавним приключениям в зале суда. Пожалуй, это отвлечет ее от мыслей, что я на самом деле спрятал диктофон под книжкой с кроссвордами или, скажем, в чайнике. Она придет в одиннадцать. Как раз есть время принять душ. Если все будет в порядке, эта глава моего романа станет последней.

Оливия будет здесь с минуты на минуту. Любопытно, согласны? И волнительно. Я поставил на карту все, и если с Оливией не сложится, то я окажусь в весьма затруднительном положении. На самом деле, если все пойдет наперекосяк, книги не будет. Не стану публиковать историю, которая заканчивается тем, что за решетку попадает невиновная. Смотрите лучше тогда документальный фильм американца Дэйва. А я хочу показать вам полную картину. Хелен перепечатает наш с Оливией разговор.

Гектор. Кхе-кхе! Здравствуйте, я хотел сказать.

Оливия. Таксист понятия не имел, куда ехать, улочки такие узкие.

Гектор. Случается сплошь и рядом. Заходите, заходите.

Оливия. Я тут разоделась, конечно, не к месту, просто потом мы с Патриком и близняшками обедаем в Лидсе.

Гектор. Что ж, платье симпатичное, желтое. Присаживайтесь. Дать вам чашечку?

Оливия. Чашечку?..

Гектор. Чашечку чая.

Оливия. Да, конечно. Спасибо. Ваш дом такой… уютный. И живописный.

Гектор. Уверен, по сравнению с вашим особняком в Лондоне он просто крошечный. У вас, наверное, и винный погреб имеется, как в «Кавенгрине»? Я сам-то не любитель, у меня все та же бутылочка красного стоит за хлебницей, припрятана с прошлого года. Ну и конечно, на юге погода намного лучше.

Оливия. Я так удивилась, насколько здесь холоднее, даже летом. Хотя порой стоят ясные дни. Как сегодня.

Гектор. Готов поспорить, вам не терпится вернуться домой.

[Пауза.]

Гектор. Печенье хотите? Это овсяные, «Хобнобс», а эти с шоколадом, цельнозерновые.

Оливия. Нет, спасибо.

Гектор. Знаете, а разговор-то записывается, ничего? Ой, у меня все брюки в крошках.

Оливия. Э-э… ладно… поняла. Это вы о том, что было в суде.

Гектор. Не самый приятный момент в моей жизни.

[Пауза.]

Оливия. Гектор, зачем вы меня позвали?

Гектор. Мне надо вам кое-что рассказать; думаю, вернее, знаю, что это поможет освободить вашу маму.

Оливия. Продолжайте…

Гектор. Вы убили Бруно.

Оливия. Ну хватит об этом. А я-то поверила, что вы узнали что-то по-настоящему важное, что докажет невиновность моей матери.

Гектор. Узнал.

Оливия. Ладно, у вас есть доказательства?

Гектор. Ваша вина – мое доказательство. Оливия, ну же. Почему вы убили Бруно?

Оливия. Я…

Гектор. Оливия, пришло время сказать правду.

Оливия (всхлипывая). Вы не поймете.

Гектор. Мне и не нужно понимать. Но если мы будем действовать сообща, то сумеем освободить вашу мать. Нельзя позволять ей взять вину за ваш проступок. Это неправильно.

Оливия. Я знаю.

Гектор. Расскажете, что произошло?

Оливия. Что ж, хорошо, но, пожалуйста, не осуждайте меня. Все началось пять лет назад. Бруно преподавал у нас в университете. Несмотря на разницу в возрасте, мы подружились – оба обожали классическую поэзию. Дружеские разговоры о поэзии быстро превратились в дружеские посиделки с беседами о поэзии под бокал вина. По четвергам, вечером, мы встречались в крошечном винном баре, где было всего десять стульев и тускло горели лампы. Мы ели картошку фри с трюфельным маслом и пили то, что нам нравилось. Я предпочитала шардоне, а он – пино. Я всегда позволяла ему выбирать вино.

Выпив вина, мы отправлялись в джаз-бар, где растворялись в чувственной мелодии саксофона, глядя друг другу в глаза. Словно электрический разряд по телу. И конечно, он казался мне таким красивым. Мы без конца разговаривали и целовались в уголке джаз-бара. Я пыталась заманить Бруно к себе домой, но он всегда отказывался. Он старался быть дома к десяти. Вместо вечеров у нас были мимолетные встречи в его кабинете, в перерывах между лекциями.

Я знала, что Бруно тогда встречался с женщиной по имени Дебора. Он заверял, что отношения у них несерьезные и жениться на ней он не планирует. Они с Деборой снимали квартиру в Камдене, но по будням почти не пересекались, а выходные проводили с друзьями. Они редко оставались вдвоем, наедине.

У меня тогда никого не было, и, признаюсь, порой я давила на Бруно, чтобы тот бросил Дебору и остался со мной. Но его беспокоила наша разница в возрасте – почти сорок лет. У нас никогда не будет детей, говорил Бруно, а еще он боялся, что однажды мне надоест и я встречу кого-нибудь… Так и случилось.

Мы с Патриком познакомились в банке [название удалено по юридическим причинам], куда оба устроились на работу по окончании университета. Харизматичный, красивый – он мне сразу приглянулся. Но я не спешила бросаться в новые отношения. Я по-прежнему была счастлива с Бруно, пусть он не мог проводить со мной все время. Я заигрывала с Патриком: отвергала ухаживания, но при этом флиртовала с ним напропалую. Он бегал за мной по пятам, как щеночек. Но однажды, примерно через год после нашей встречи, Патрик сказал мне, что встретил кое-кого. До этого я никогда не задумывалась о своих чувствах к нему. Когда требовалось, он всегда был рядом. В тот день я затащила его в архив и поцеловала. Через полгода мы съехались, а еще через год он сделал мне предложение.

Понимаю, что звучит романтично, но просто хочу напомнить, что все это время я была с Бруно. Если честно, наши отношения закончились лишь тогда, когда Патрик сделал мне предложение. Бруно жутко ревновал, пытался вернуть меня… Он все рассказал Деборе и бросил ее. Но было слишком поздно. Я не раз повторяла ему, что все кончено. Но потом мы стали встречаться тайно, пытались как-то подвести итог нашим отношениям, но это всегда заканчивалось поцелуями.

Каждый раз после этого я чувствовала себя такой виноватой. Я действительно хотела провести остаток жизни с Патриком. Все еще хочу. С ним я счастлива. Он из хорошей семьи, мечтает о детях, впереди – успешная карьера. Но мне все равно было так тяжело, ведь, несмотря на все свои достоинства, Патрик – не Бруно.

День свадьбы приближался, и я все больше волновалась из-за ситуации с Бруно. Я перестала отвечать на его звонки и сообщения. Он угрожал, что придет на свадьбу и все выложит Патрику. Я очень переживала, но никому, кроме мамы, ничего не рассказывала. Только она знала, во что я вляпалась.

Мы обе держали ухо востро, когда приехали в «Кавенгрин», ожидая, что в любой момент нагрянет Бруно. Я пыталась выбросить эти мысли из головы, старалась воспринимать его слова как пустые угрозы, не более. Целую неделю я не получала от него вестей и надеялась, что он образумился и успокоился. Утром в день свадьбы я места себе не находила от тревоги. Однако до самого вечера я и понятия не имела, что Бруно уже в отеле.

Незадолго до первого танца с Патриком я получила сообщение от Бруно, в котором он писал, что прибыл в «Кавенгрин» и поселился в седьмом номере. Сказал, что хочет