Последнее отражение - Наталья Николаевна Тимошенко
– Этот стол использовался для спиритических сеансов в начале XX века. Семья одного уездного нотариуса пыталась вызвать дух погибшей дочери. Есть протоколы тех сеансов, с описаниями голосов, запахов и даже ожогов, которые появлялись на руках медиума.
Он нажал кнопку на панели у стены, и в комнате ожили звуки: вкрадчивый голос, словно нашептывающий на старой пластинке, шорохи, гулкие шаги. В центре стола зажглась тусклая подсветка, побежавшая по буквам алфавита, будто кто-то двигал невидимый указатель. Парень тихо фыркнул, а вот его подружка напряженно смотрела на стол и молчала. Лина стояла сзади, не садясь, и чувствовала внезапно вспыхнувший холод в животе.
– Но это же не тот стол, за которым проводились сеансы с этим зеркалом? – наконец спросила девушка.
– Нет, увы, – вздохнул экскурсовод. – Тот стол был безвозвратно утерян, поэтому мы просто соединили в одну композицию два разных предмета. Точнее, три. Спиритизм в то время был очень распространен, поэтому найти оригинальный стол и дополнить композицию не представило трудностей. А теперь последняя комната нашего маршрута, – продолжил мужчина. – Идемте. Но предупреждаю: экспозиция может вызвать неприятные ощущения. Людям с повышенной чувствительностью рекомендую остаться здесь.
Парень и девушка переглянулись, и оба сделали вид, что они вовсе не имеют никакой чувствительности, хотя Лина видела, что девчушка уже изрядно впечатлилась.
Экскурсовод провел их через тяжелую железную дверь. Табличка гласила: «Комната запретных обрядов. Не фотографировать».
Внутри пахло пылью, сыростью, внезапно ладаном и еще чем-то, как в давно закрытой церкви. Комната была почти целиком занята стеклянными боксами, в которых хранились обугленные портреты с выцарапанными глазами, стеклянные банки с желтоватой взвесью, где угадывалось что-то вроде когтей и волос. Один из экспонатов – старинный манекен ребенка, покрытый плесенью и пеплом, – был подписан: «Кукла из обряда перекладывания болезни. Архангельская губерния, XIX век».
На стенах висели пожелтевшие фотографии: мужчины и женщины с размытыми лицами, глаза которых были закрашены чернилами. От этого зала веяло чем-то глубоко неправильным, как будто вещи, собранные здесь, не хотели, чтобы их показывали.
Лина замерла у одного из боксов, где за толстым стеклом лежал обрядовый нож с треснутой костяной рукоятью. Хорошо был виден след запекшейся бурой жидкости, как будто нож недавно был в деле. В этот момент экскурсовод говорил что-то про влияние русской провинциальной магии на искусство, но голос его звучал глухо и как будто издалека. А когда Лина обернулась, никого уже не было. Она находилась в помещении совершенно одна.
– Эй? – позвала она.
Молчание.
Ни шагов, ни голосов, ни даже скрипа половиц. Только равномерное гудение ламп и чьи-то еле слышные вдохи. Или ей показалось?
Лина медленно шагнула назад, к двери, но та оказалась заперта. Лампы под потолком мигнули, и на мгновение Лине показалось, что они сейчас погаснут, оставив ее в темноте, но этого не произошло. У нее не оставалось выхода, кроме как идти вперед. Скорее всего, ее просто пугают. Стефан ведь говорил, что это интерактивный музей. Лина даже не удивится, если в конце выяснится, что и парочка туристов была подставной. Они вовремя исчезли, поскольку так было запланировано.
Лина добралась до следующей двери, открыла ее и смело шагнула в новый зал, но тут же пожалела о своей поспешности: дверной проем был затянут липкой паутиной, в которую она тут же вляпалась.
– Твою мать, – выдохнула Лина, стирая с себя мерзкую субстанцию.
Если она что-то и не любила в жизни, так это пауков. Даже за грибами никогда не ездила, хотя отец обожал тихую охоту. Но она могла лишь идти вперед, внимательно глядя перед собой и сбивая палкой паутину. Где уж тут грибы разглядеть?
Кое-как вытерев паутину хотя бы с кожи, где чувствовала ее, Лина осмотрелась. Воздух здесь изменился. Он стал тягучим, будто наполненным пылью, гарью и прелыми листьями. Кажется, кто-то сэкономил на вентиляции. Если только, конечно, это не было сделано специально. Свет здесь тоже был другим: не тускло-ровный, как в других комнатах, а теплый, но дрожащий, как от свечей. Он исходил не только от множества канделябров на стенах, но и от подвешенных к потолку банок с каким-то светящимся настоем.
Комната была оформлена в стиле «Ведьмин дом». По крайней мере, так казалось на первый взгляд. С потолка свисали пучки засушенных трав, среди которых Лина узнала зверобой, полынь и белладонну. На полу стояли большие горшки с чем-то вроде мха, в углу висела клетка с дохлой птицей. Точнее, поначалу показалось, что птица мертвая, но затем она слабо шевельнулась, и Лина вздрогнула. Шагнула ближе и увидела, что шевелится вовсе не птица, а что-то под ней. Птичий пух вздыбился, в глубине мелькнули черные глаза. Лина поспешно отвернулась, не желая видеть, что там.
На большом деревянном столе стояли ступки с порошками, лежали костяные ножи, черепа животных, а рядом внезапно карта звездного неба, проткнутая булавками. Карта показалась Лине неуместной. Неужели ведьмы увлекались астрологией?
По углам комнаты расползались тени. Не от предметов, а будто сами по себе. С потолка капала вода. Или кровь. Лина посмотрела наверх и увидела что-то вроде коконов, подвешенных на веревках. Один из них слабо покачивался, а под ним стояла миска, в которую и капала жидкость, мерно отсчитывая каждую каплю.
Кап-кап-кап.
Где-то за стеной раздался слабый стон. Потом еще один, будто кто-то задыхался. В этот момент дверь за ее спиной – та, через которую она вошла, – бесшумно закрылась.
Лина не могла не признать, что сделано все было весьма атмосферно. И даже у нее, имеющей за плечами трехлетние отношения со Стефаном, помешанном на сверхъестественном, и приключения в заброшенном доме в Вене, шевелились волосы на затылке. Можно было представить, какое впечатление производит интерактив на неподготовленного участника.
Лина прошла чуть дальше и увидела и саму ведьму, сидящую за столом. Сначала она думала, что это просто кукла, но стоило ей приблизиться, как ведьма шевельнулась. Лина, не ожидавшая подобного, вздрогнула. Ну вот, а думала, что уже ко всему готова! Обозвав себя нервной дурочкой, Лина подошла еще ближе, и по мере того, как она подходила, ведьма все выше поднимала голову. Лицо ее было закрыто седыми паклями, но Лина уже могла рассмотреть сморщенную темную кожу, маленькие глазки, крючковатый нос, сжатые в тонкую полоску губы. Даже бородавка была на подбородке! Кто-то очень постарался изобразить классическую ведьму, никакой фантазии!
– Зря ты пришла, – проскрипела ведьма, уставившись на Лину темными глазками. – Ты найдешь здесь свою смерть!
– Вообще-то я собиралась найти выход, – усмехнулась Лина.
Надо же, не кукла, человека посадили!
Она смело прошла мимо ведьмы, открыла дверь, но тут же отпрянула обратно: успела заметить движение слева и избежала встречи с очередным актером или куклой, внезапно выпавшей на нее с веревкой в руках. Оттолкнув куклу в сторону, Лина шагнула в по традиции слабо освещенный коридор. Дверь за ней захлопнулась и даже защелкнулась, поэтому ей ничего не оставалось, кроме как идти вперед, внимательно глядя по сторонам. А там было на что посмотреть. Она проходила будто бы по коридору конюшни, а по бокам ей то и дело открывались новые денники, только вместо лошадей в них находились очередные композиции. В одном деннике в колыбели лежала кукла, изображающая ребенка, над которым склонилась еще одна ведьма. В другой лежал спутанный веревками старик с головой на плахе. Длинная седая борода его спускалась до самой земли, и под ней тоже что-то шевелилось. Лина поймала себя на том, что испытывает не страх, а отвращение. И хотела бы не смотреть в эти стойла, но была вынуждена контролировать ситуацию, поскольку уже в середине коридора, когда она чуть-чуть расслабилась, на нее снова попытались напасть.
Чем ближе она подходила к концу коридора, тем яснее видела, что там ее кто-то ждет. Женщина, примерно с нее ростом, стояла прямо на ее пути и не шевелилась. Ее было сложно рассмотреть, но чем ближе Лина подходила, тем яснее понимала, что женщина
