Последний Туарег - Альберто Васкес-Фигероа

Курящий повернулся, потянувшись к своему оружию, но новая пуля вошла ему в висок, прошла через мозг и застряла в стене.

Тот, кто столь хладнокровно и неожиданно их убил, ловко спрыгнул с изможденного осла, побежал, и через несколько мгновений исчез за углом.

Когда из дома выбежали несколько человек, готовых с яростью отбивать нападение, они обнаружили лишь ослабевшего ослика, обнюхивающего тела.

– Иншалла!

Газель Мугтар пробежал около пятисот метров, прежде чем исчез в темноте узкого переулка, по которому тут же покинул безмолвную деревню, где ни один житель не осмелился выглянуть наружу, чтобы узнать, что же случилось.

Он продолжил свой путь при слабом свете звезд и через десять минут лег, чтобы посмотреть на них.

Это были те же звезды, которые всегда указывали ему путь во время долгих путешествий через пустыню. Те же звезды, но теперь он изменился. Он больше не был благородным имохагом, который стрелял только в злодеев, осмелившихся напасть на его караван или грузовик. Теперь он стал убийцей, который предательски убил двух человек, не дав им ни единого шанса защититься.

Он тер руки песком, будто пытаясь стереть кровь, которой даже не было, и чувствовал почти непреодолимое желание вырвать, но не сделал этого, ограничившись лишь проклятиями судьбы, которая так резко изменила его жизнь.

Он знал, что с этой ночи пути назад нет, хотя на самом деле понимал это с того момента, как злополучный Хасан сообщил ему, что он выбран одним из "рук правосудия" народа, справедливо оскорбленного.

Возможно, если бы год назад он смог расплатиться с долгами и жениться на Алине, у него уже был бы сын, и он мог бы прожить жизнь, заботясь только о своей семье.

Но теперь нежная Алина будет вынуждена найти другого мужчину, чтобы родить детей, в то время как он будет продолжать убивать предателей или джихадистов, пока кто-то из них не сможет проломить ему череп.

В конце концов, это будет всего лишь борьба равных.

Он вспомнил слова своего деда: "Туарег никогда не должен сражаться со слабыми, потому что победа над ними – позор; он не должен сражаться с равными, потому что исход борьбы зависит лишь от удачи; он должен сражаться только с сильными, потому что только победа над ними приносит настоящую славу".

Эти слова всегда казались ему прекрасными, но в тот момент он не верил, что в убийстве двух ничего не подозревающих часовых есть какая-то слава.

Или, возможно, все же есть?

Если подумать, возможно, слава велика, ведь это были не просто ничего не подозревающие часовые, а настоящие наемники, которых заранее предупредили о том, что их ждет.

Весть начала распространяться месяц назад, с севера на юг и с востока на запад, от Алжира до Нигерии и от Судана до Мавритании: отступники-туареги, как и те, кто выдает себя за них, имели три недели, чтобы сложить оружие, иначе их убьют, где бы они ни находились.

Если эти двое идиотов были настолько некомпетентны, чтобы дать себя обмануть тощему ослику, то они заслужили оказаться там, где находятся сейчас.

– Это те, кто сопровождал полковника Каддафи, когда он пытался покинуть Ливию и сбежал через границу после его убийства, – отметил Хасан. – Похоже, сейчас они ждут, чтобы присоединиться к какой-то группе джихадистов. Но, насколько нам известно, они не настоящие фанатики, а те, кто продается тому, кто больше заплатит.

– Сколько их? – спросил он.

– Около пятнадцати. Приказ ясен: убей столько, сколько сможешь, но не рискуй. Нам не нужны герои, нам нужны исполнители.

Было утешением, что он использовал слово "исполнитель", а не "палач", которое, по его мнению, было бы более уместным. Но в любом случае это не имело значения, потому что он чувствовал бы одинаковое отвращение, называя себя тем или другим.

Что действительно имело значение, так это то, что двое из этих наемников уже были мертвы, и их сообщники должны были иметь достаточно причин понять, что угроза была реальной. С этого момента сотни туарегов, которые умели выдавать себя за мирных бедуинов, будут поджидать их за каждой дюной или на каждом повороте пути.

Хассан покинул дом, не показав своего лица, но до этого они разговаривали наедине почти час, поскольку инструкции, которые он должен был передать, не должны были быть известны Ассаламе.

Первая, и без сомнения самая болезненная, заключалась в том, что он должен был забыть о своих друзьях и семье, потому что с момента отправления его единственной семьей и единственными друзьями будут только те, кого укажет Хассан.

– Твоя мать должна будет говорить, что ты эмигрировал в Европу. Мы позаботимся о том, чтобы отправлять ей деньги, чтобы она могла достойно жить до конца своих дней.

– Какими бы долгими они ни были?

– Даже если она проживет сто лет.

– А что я скажу Алине? Она верила, что мы скоро поженимся.

– Ничего, потому что ты больше ее не увидишь.

Это был очень тяжелый удар; возможно, самый тяжелый, ведь «Ассалама всегда будет знать причины, по которым потеряла своего сына, в то время как бедная девушка проведет остаток своей жизни, считая себя отвергнутой тем, кого давно считала своим будущим мужем.

– Это несправедливо… – горько прошептал он. – Несправедливо для меня, но особенно несправедливо для нее, которая так долго ждала.

– Мы поручим близкому родственнику, я не могу сказать, кому именно, но это будет человек, которому мы полностью доверяем, объяснить ей, что произошло… – Хассан сделал короткую паузу, а затем добавил: – Хотя это будет не сразу.

– Почему столько секретности? – пожаловался Гасель. – Если туареги решили восстановить свою честь, логично было бы сделать это публично.

Казалось, его собеседник был утомлен или даже раздражен необходимостью давать одно и то же объяснение, но, осознавая, что требует многого, решил быть терпеливым.

– Если бы по какому-то невероятному чуду французы решили восстановить свою честь публично, это было бы их правом, так же как могли бы попытаться это сделать итальянцы, англичане, китайцы или американцы. Но с юридической точки зрения туареги, живущие в Алжире, не имеют права отстаивать честь туарегов из Нигера, как и туареги из Чада – честь туарегов из Мали… Понимаешь?

– Думаю, да.

– Есть страны, которые объединяют в своих границах несколько народов с разными обычаями и применяют к ним единые законы. Но мы, туареги, – народ, разделенный между многими странами, и каждая из них применяет к нам свои собственные законы. И хуже всего то, что здесь, в огромных пустынях, где