Солнечный ожог - Сабин Дюран

Я попыталась найти еще какую-нибудь банальную тему, где у меня есть собственное мнение.

– Но когда ты весь день бороздишь склоны, есть хочется только французскую еду, – набрав в грудь побольше воздуха, сказала я. – Я хочу сказать, ну кто ест фондю, в самом деле? О чем только думают эти швейцарцы? Фу.

Взглянув на меня, он коротко улыбнулся, затем снова перевел взгляд на дорогу. Он ехал на удивление медленно, положив на руль обе руки.

– А мне нравится сырное фондю. – Он пихнул себя локтем в живот и скорчил горестную мину. – Видимо, со мной что-то не так.

Я опустила стекло со своей стороны. Небо пестрело ажурными облачками, солнце еще не поднялось высоко, и его косые лучи рассеивались в тумане над полями. Подсолнухи отбрасывали длинные тени. В воздухе витал аромат геля для душа – такого же, какой был у Лулу. При других обстоятельствах запах был бы приятным. С Робом было хорошо: он был веселый и привлекательный – может, даже более привлекательный, чем нужно для моего спокойствия. Мне просто нужно было через это пройти. Я невольно вздохнула.

– Красиво здесь, правда? – сказал Роб. – Намного симпатичнее, чем там, где живет мой брат.

– Твой брат живет во Франции?

– Да.

Я сглотнула.

– На юге, на побережье возле Ниццы?

– Я там просто отдыхал. Нет, Марк живет немного дальше на северо-запад. Там не так холмисто, больше развито сельское хозяйство. Ну и дешевле – как мне кажется, в этом все дело.

– Чем он занимается?

– Он художник. У него есть некоторые трудности, – со смехом сказал Роб, словно желая показать, что и сам понимает, какое это клише. – Кое-какие личные проблемы.

– Деньги? Любовь? Выпивка?

– Все вместе.

– О боже.

– Ага. – Он взглянул на меня и отвел глаза. Эта тема его расстроила. Я наблюдала за его ртом – уголки его мягких и полных, как у ребенка, губ теперь опустились. – Вообще, он мне не настоящий брат.

– Вот как?

– Ага. Я младший из четверых, но мои родители были соцработниками, и когда мы немного подросли, они стали брать в дом неблагополучных детей.

– То есть они были опекунами?

Я пыталась ничем не выдать своего потрясения, но он опять окинул меня взглядом.

– Именно. Обычно у нас жили дети, которых оказалось сложно пристроить. В основном они проводили у нас пару недель или около того, но некоторые задерживались дольше. Несколько человек по-прежнему присутствуют в нашей жизни. Среди них и Марк. Мы с ним были довольно близки, и я чувствую ответственность за него. Но жизнь его изрядно потрепала. Временами с ним бывает непросто.

Я отвернулась. Видала я и альтруизм, и самонадеянность родных детей в тех семьях, где мне не удалось задержаться. Некоторые не желали иметь с тобой ничего общего, но другие были не против: как правило, ими двигало стремление выглядеть лучше в своих собственных глазах. На меня нахлынула злость.

– Так э-это было на Се-е-вере? – сказала я, намеренно растягивая гласные, чтобы поддразнить Роба.

Его плечи снова расслабились, а губы изогнулись в мягкой улыбке.

– Мой говор меня выдал? А я так старался вписаться в это изысканное общество. Да, Большой Манчестер. Значит, это не твоя малая родина? – Он стрельнул глазами в мою сторону и снова отвел взгляд.

– Сейчас моя родина – Ноттинг-Хилл, но в детстве я много переезжала.

– Братья-сестры есть?

– Нет, я единственный ребенок. Мои родители сейчас живут в Дубае.

– Они известные личности?

Я засмеялась:

– Любители уходить от налогов. Мой отец занимается нефтью.

Он понимающе кивнул. Он составил представление о моей жизни. Ладно. Это хорошо.

Прыгая на колдобинах, мы проехали по маленькому горбатому мостику, а затем притормозили перед выездом на главную дорогу, чтобы пропустить трактор. Включив поворотник, он выехал на дорогу. Теперь мимо нас проплывали ряды высоких и тонких бледно-зеленых деревьев.

– Какие книги ты пишешь? – спросила я, чтобы сменить тему, хотя уже и так это знала. Я нашла отзывы в интернете и прочитала одно его интервью, где он говорил почти исключительно о своих писательских привычках – как он любит все поминутно расписывать и делать подробные записи на стикерах. (По его словам, стена его квартиры походила на одну из тех безумных досок, где детективы из телевизора собирают воедино имеющиеся данные, когда ищут убийцу.)

Он крепче вцепился руками в руль.

– Хм. – Он издал какой-то горловой звук, а потом засмеялся, словно признавая, что его ответ меня вряд ли удовлетворит. – Хм, – снова сказал он. У него на лбу как будто вспухла венка. Он быстро посмотрел вверх, потом направо.

Мы доехали до деревни и уже въезжали на главную площадь.

– Не волнуйся. Можешь не говорить, если не хочешь, – сказала я.

Роб крутил головой в поисках места, где можно встать.

– Триллеры. Холодная война. Восточный Берлин. Шпионы. Двойные агенты. Подставы. – Он заехал передом на освободившееся место между двумя косыми белыми линиями и заглушил двигатель. Прошло какое-то время, прежде чем он взглянул на меня. – Люди, которые притворяются кем-то другим.

Тут меня накрыло волной неподдельного страха. Открыв дверцу, я надеялась, что он останется в машине, но он перешел через дорогу и встал в очередь вместе со мной. Пожилой мужчина, с которым я вчера немного поболтала, высунулся из очереди и спросил, хватило ли мне вчера того апельсинового сока, который я купила. Он засмеялся, ожидая, что я отвечу тем же. Противно засосало под ложечкой.

Я посмотрела на Роба и пожала плечом, опустив уголки губ.

– Что он говорит? – спросила я.

Роб улыбнулся старику:

– Она не понимает! – крикнул он ему по-французски. – Англичанка!

К счастью, очередь двигалась быстро. При виде озадаченного, немного обиженного выражения лица милого старичка у меня сжалось сердце.

В магазине продавщица спросила меня, буду ли я брать то же самое, что и вчера, и я перевела взгляд на Роба, чтобы он мне перевел. Когда мы вышли из магазина, он отломил от одного из багетов хрустящую горбушку и вручил ее мне.

– Объедение, – сказал он, и я вовремя вспомнила, что у меня целиакия, и объяснила ему ситуацию. Выяснилось, что кто-то из его знакомых – дочь друга – страдает этим заболеванием, и он понимает, насколько серьезно это может быть. Он спросил меня, когда мне поставили диагноз, и я выдумала историю о том, как заболела в подростковом возрасте, как мне делали кучу разных обследований, как я чуть не умерла и так далее.

– Неудивительно, что тебе не нравится фондю, – сказал он, отряхивая руки