Дебри - Сара Пирс
Пенн прав. Теперь никто так себя не ведет.
Кроме меня. Я каждый день смотрю на себя.
Наблюдаю. Размышляю.
– Я просто хочу, чтобы подготовка к свадьбе прошла гладко, Кир. Не нужно добавлять неприятностей. – Пенн сует руки в карманы. – Слушай, я лучше пойду, придется до вечера возиться с Майлой. У нее похмелье. – Он смотрит на меня с первым намеком на улыбку. – Ты ведь придешь? Последний взгляд на место перед большим днем?
Зажмурившись, я смаргиваю слезы.
Это спасательный круг. Брат бросает мне спасательный круг.
38
Элин
Национальный парк,
Португалия, октябрь 2021 года
Когда Элин выходит из душевой кабинки и насухо вытирается, ее обволакивает легкий запах чеснока и душистых трав.
А ведь пока они росли, Айзек никогда не готовил. И это осознание больно ранит. Элин понимает, как много пропустила, отдалившись от брата. Как много важного. Подробности его повседневной жизни, которые большинство братьев и сестер воспринимают словно само собой разумеющееся.
– Что готовишь? – спрашивает она, натягивая одежду. – Пахнет восхитительно.
– Спагетти. – Его голос срывается. – Любимое блюдо Лоры.
Задвинув обратно шторку в спальной зоне, Элин подходит к плите. С минуту неловко медлит, а потом кладет руку Айзеку на плечо.
– Иногда вдруг накатывает, да? В самые неожиданные моменты. У меня то же самое. С Сэмом… с мамой.
У Айзека дергается кадык.
– Вроде все нормально, а потом внезапно какая-то мелочь выбивает из колеи… в самом неожиданном месте. Однажды я купил в магазине баклажаны, а потом понял, что не люблю их, я всегда покупал их для Лоры. Она любила жареные на гриле…
Он опускает плечи. По отражающимся на лице эмоциям Элин понимает, как мало они говорили о Лоре, о его горе. Улавливая его неловкость, Элин понимает, что надо взять инициативу на себя.
– Значит, готовил в основном ты?
– Да, главным образом. Лора любила поесть, но гораздо меньше любила суетиться возле плиты.
– Как и я, – смеется Элин. – Когда я жила с Уиллом, то пила вино, пока он готовил, – таков был мой вклад.
Айзек печально улыбается.
– А знаешь, больше всего я скучаю именно по этому. По совместным вечерам. По тому, как мы под бокал вина переваривали события дня.
– В таких мелочах и есть вся соль. Так ведь?
– Да. – Он смаргивает слезы, и Элин делает вид, будто не заметила, как брат отвернулся, чтобы утереть их. – Ну ладно, – говорит он с нарочитой легкостью, – мне надо в туалет. Присмотришь за пастой?
– Конечно.
Помешивая соус, Элин выглядывает наружу. Здесь темнеет очень рано, со дна долины быстро поднимаются тени, окутывая все вокруг туманной пеленой.
Соус начинает плеваться, забрызгивая стенки сковородки, и Элин убавляет огонь. Снова выглядывая наружу, она замечает мерцающий вдали огонек.
Не переставая мешать соус, она продолжает наблюдать, предположив, что кто-то идет, пока огонек не высвечивает ближайший к ним «Эйрстрим». Этого она никак не ожидала.
С участившимся пульсом Элин прищуривается и наклоняется вперед.
Разве Айзек не говорил, что до конца недели здесь больше никого не будет?
– Черт…
Ее ладонь обжигают брызги соуса.
Сняв сковородку с огня, она сует руку под холодную воду, пока боль не ослабевает. Когда Элин в очередной раз выглядывает в окно, свет перестает мерцать, и трейлер снова превращается в темную оболочку.
Элин пытается выбросить увиденное из головы. Наверняка это какой-то турист. Его налобный фонарик подсветил трейлер внутри. Но пока на ее ладонь льется холодная вода, Элин вспоминает Лию в лесу и трель мобильного телефона в тишине.
– Что случилось? – выдергивает ее из размышлений Айзек.
– Обожглась соусом. – Она передвигает руку прямо под струю. – Сама виновата. Отвлеклась. Мне почудилось, что в соседнем трейлере мелькнул свет.
Айзек выглядывает в окно, почти уткнувшись в стекло носом.
– Я ничего не вижу.
– Да, наверное, какие-то туристы проходили мимо.
Элин чувствует на себе взгляд Айзека.
– Слушай, не хочу показаться навязчивым, но я обратил внимание, что с тех пор как мы приехали, ты какая-то дерганая. – Он медлит. – Это связано с сообщениями?
– С тем, о котором я рассказывала, в больнице. С фотографией. Как будто кто-то дал мне понять, что тоже там. Может подобраться ко мне вплотную. С тех пор я… – она делает паузу, силясь подобрать слова, – постоянно начеку. Стоит кому-то войти вместе со мной в лифт или столкнуться в супермаркете, и у меня вскипает мозг. Я сразу думаю, что это он.
Даже сейчас Элин страшно – сердце колотится, а в груди чувствуется тяжесть.
– Ужасно, когда приходится пройти через такое.
– Да. Без Уилла было бы совсем тяжко.
Айзек берет дуршлаг и сливает воду с пасты, а потом достает из буфета глубокие тарелки.
– Так у вас с Уиллом… все кончено?
Элин колеблется. Она и сама много раз задавала себе этот вопрос.
– Никогда не говори «никогда», но пока что, скорее всего, так.
– И тебя это устраивает?
– Временами нет, но в целом, наверное, это к лучшему. Я чувствую себя… свободнее, что ли. Не стараюсь быть той, кем он желал меня видеть. Когда мы познакомились, у нас имелись определенные роли, а потом все изменилось, баланс нарушился, и все пошло наперекосяк.
Разложив пасту по тарелкам, Айзек с любопытством смотрит на Элин.
– Роли?
– Да. Я была жертвой, а Уилл защитником. Моими костылями.
Элин вспыхивает от смущения, понимая, как это звучит. Она проявляла слабость.
– А теперь тебе придется искать силы в себе самой.
Она кивает.
– И я пытаюсь, хотя иногда чувствую себя очень уязвимой. Когда ты сам по себе, вынужден видеть себя настоящего, а это тяжело. Когда Уилл находился рядом, я могла не видеть себя, а носить маску. А теперь, в одиночестве, не могу. – Элин пожимает плечами. – Оглядываясь назад, я понимаю, что всегда играла какую-то роль. Дома, на работе. На моей работе это легко, ведь постоянно приходится погружаться в чужую и не думать о своей. А потом, возвращаясь домой, к Уиллу, я становилась той, кем он хотел меня видеть. У меня никогда не было времени по-настоящему узнать себя. – Она медлит, прежде чем признаться: – Честно говоря, я этого просто боялась.
– Почему?
На несколько секунд Айзека скрывает облако пара, который поднимается от пасты.
– Не знаю. Наверное, опасалась, что мне не понравится та, кто прячется за фасадом. – Элин прикусывает губу. – Мы всегда слишком строги
