Кульбиты - Валери Тонг Куонг
Голос ведущего слабеет или это Эдди отключается? Вид его разрушенного дома – он узнал его по столетним кипарисам, некогда величественным стражам, охранявшим его сад, а теперь поваленным на землю, – отпечатался на сетчатке его глаз. Голоса официантки и посетителей едва доносятся до него. Телефон вибрирует, он не вынимает его из кармана, пытается унять свое сердце, дыхание. Эдди возвращается за стол, хватается за грудь – как больно, – сползает по дивану, ложится, одна из официанток подбегает, склоняется над ним: с вами все в порядке? Он кивает, да, все в порядке, машет рукой, оставьте меня в покое, и поворачивается лицом к стене.
Голоса становятся громче. Кто-то утверждает, что видел, как унесло машину, холодильник, кровать, кто-то твердит, что это невозможно, такого не бывает, затем женщина кричит: «Все закончилось! Закончилось!» Изображение на экране застывает, и только в маленьком квадратике видно, как из депо выезжают пожарные машины. Несколько комментаторов в студии обсуждают увиденное – это невероятно, похоже на конец света. Город в идеальном состоянии… и только в центре вдоль главной улицы тянется широкая полоса разрушений.
– Как будто дьявол прошел с газонокосилкой, – кричит самый остроумный из них.
Эдди сжимается, потеет, хотя в баре не жарко, он обращается к своей боли, которая будто молотом плющит его сердце: убирайся, проваливай! Нужно во что бы то ни стало собраться с мыслями, черт, черт, черт, бормочет он и плачет. Официантка подходит снова:
– Вам нехорошо? У вас там близкие?
В кармане снова звонит телефон, близкие, да, жена и дочь, они в порядке, в это время они всегда в спортзале, далеко от всего этого бедлама, чертова гимнастика их спасла… Наверное, это они ему звонят, и еще Лоретта, чтобы сообщить то, что он и так уже знает: дом разрушен… Мастерская, сад – все в руинах, им нужна его помощь, они звонят ему, чтобы он со всем разобрался, чтобы успокоил их, ведь он – мужчина, он – глава семьи, ему отведена роль защитника, вот кто он в первую очередь, вот чего они ждут от него.
– Я принесла вам воды. Выпейте, успокойтесь: там уже все закончилось!
Он думает о банке, о залоге: все действительно кончено. Смерч уничтожил последнюю надежду. И Нора ничего не знает, не понимает, что они все потеряли, и на этот раз – безвозвратно. Он думал, что уже достиг дна, но нет, оставалось еще место, чтобы вырыть могилу.
Официантка положила ему на лоб холодное мокрое полотенце. Он поднимается, чувствуя только боль. Ничего, кроме боли. Сколько времени прошло? Телефон снова вибрирует, чертов телефон, он думает о Лени, о любимой дочери, о ее будущем – оно погублено его ошибками, его упрямством, уничтожено за три года, пока он принимал все эти неверные решения, топил в своем отчаянии жену и дочь, ранил своих любимых.
Он встает и отталкивает официантку, пошатывается – не от выпитого виски, а от безысходности, от растерянности, кидает деньги на стойку, открывает дверь ресторана, подставляет лицо моросящему дождю, капли воды смешиваются с его потом, он дышит, стоя посреди жуткого бетонного пустыря, и теперь он знает, что делать, – он идет к машине, официантка окликает его, бежит за ним:
– Вы забыли портфель!
– Оставьте себе, – говорит он. – Вдруг однажды вы заинтересуетесь сельхозмашинами… Там полный пакет документов.
В его глазах вспыхивает тусклый огонек, и официантка умолкает, ставит портфель на землю и уходит. В этой стране полно чокнутых. Никогда не знаешь, на кого нарвешься.
Он садится за руль, немного медлит. Ветер стихает, небо очищается, будто вознаграждая его за то, что он принял наконец правильное решение. Пульс снова в норме, он больше не чувствует боли, только в спине слегка покалывает. Он хвалит себя: молодец, Эдди. Он сделает, что должен, и они полюбят его еще сильнее. Они увидят, он был предусмотрительным и никогда не переставал о них заботиться: три года назад, когда он пересматривал свою страховку, ему хватило ума – а возможно, это было предчувствие? – чтобы не тронуть единственную из них, ту, что важнее всего. Теперь у него ничего нет, но это неважно, потому что сегодня вечером его жена и дочь будут наконец в безопасности. Они получат небольшое состояние, которое откроет перед ними все дороги. Конечно, сначала они будут горевать… Он помнит тот день, когда ему стало плохо и Нора думала, что он умирает, он увидел и ее страх, и любовь. Им будет тяжело – ей, Лени, Лоретте, – а потом все пройдет, они продолжат жить, и гораздо лучше, чем сейчас. Ну, может быть, все, кроме Лоретты: смерть ребенка – огромный удар, но она уже достаточно пожила и вскоре его нагонит. Он вспоминает тот вечер в день его рождения, когда шел ливень, и как у него мелькнула мысль, что, наверное, было бы неплохо, если бы его мать погибла в аварии: он бы получил наследство, продал все, чем она владела, у него появились бы деньги и он смог бы выкарабкаться. Теперь ему стыдно за этот цинизм, хотя то был всего лишь миг и никто ничего не узнал. Когда он умрет, Лени станет единственной наследницей Лоретты.
Что ж, Эдди, можешь дышать свободно: все решено.
Пора. Он заводит машину. И больше не дрожит. Осторожно выезжает из промышленной зоны, едет, не превышая скорости, испытывая странное, приятное чувство, будто внутри он совершенно пуст, будто он не живой человек, а лишь оболочка из плоти. Мысли блуждают, но это не мешает вести машину, он точно знает, куда направляется: в то тайное место, куда приезжает, когда становится совсем невмоготу и нужно подумать. Здесь, в десяти километрах от города, все так спокойно, лишь несколько веток на земле и лужи свидетельствуют о том, что недавно тут бушевал ураган. Он сворачивает на проселочную дорогу, открывает окна, вдыхает запах влажной земли, вздрагивает, когда колеса проваливаются в раскисшую колею, наблюдает за полетом встревоженных птиц. В полях уже готовят землю для посева, для следующего сезона, для следующего урожая – он этого уже не застанет.
Отъехав подальше от главной дороги, он глушит двигатель. Внезапно чувствует усталость и решает немного отдохнуть. Нет, он не передумал, он не боится боли – все произойдет мгновенно; вероятно, он даже ничего не почувствует. Это просто последний подарок, который он делает себе, последние минуты наедине с природой, в которой он сейчас растворится.
Ну вот. Он совершенно спокоен. Тянется к бардачку, достает отцовский пистолет и говорит серьезно, обращаясь
