Адские колокола - Джилл Джонсон
– Вы в порядке? Профессор? Говорят, это сделал Аарон. На этот раз вы должны написать на него докладную. Обязаны.
– Мои очки, – выговорила я.
Карла поднялась на ноги.
– Кто видел, что здесь произошло?
Несколько голосов отозвались утвердительно, Карла прижала к моей голове тампон из бумажных полотенец, за локти подняла в вертикальное положение, и мы куда-то пошли. Дорогу до кабинета декана я совершенно не запомнила – возможно, потому что глаза у меня были крепко зажмурены от боли. Декан только взглянул на меня, и короткое время спустя я уже залезала в машину «скорой», которая отвезла меня в стоящее неподалеку университетское отделение неотложной помощи. Вскоре я уже лежала на больничной койке, со всех сторон задернутой занавесками. Силы мои совершенно иссякли, хотелось спать, но в ожидании врача настырная медсестра постоянно заходила внутрь и будила меня.
Понятия не имею, сколько продолжалась эта пытка, потому что я полностью утратила ощущение времени, но наконец появилась врач в сопровождении детектива Чемберс.
Первым делом врач заставила меня сесть прямо. Я не хотела садиться прямо. Мне было очень хорошо и лежа. Затем пришлось пройти обязательную проверку на наличие сотрясения мозга – меня спрашивали, какой сегодня день, просили посчитать от ста в обратном порядке, водили фонариком перед глазами, проверяя реакцию зрачков. Спрашивали, не тошнит ли меня, осознаю ли, где нахожусь и что происходит, болит ли у меня голова – конечно, у меня болела голова! Я громко прищелкнула языком и откинулась на спину, но детектив Чемберс тут же села рядом на кровать и начала тянуть меня обратно.
– Давай, крошка, слушайся врача, – сказала она, схватив меня за талию, что было недопустимым ограничением свободы…
Крошка?
Я подалась вперед, но хватка на талии оказалась на удивление крепкой.
Крошка?!
Я терпеть не могла больницы. Мне было чрезвычайно плохо, неуютно, я была вымотана, страдала от боли, и все эти факторы грозили привести меня на грань неконтролируемой паники. А хуже всего было отсутствие очков. Я закрыла глаза, глубоко вдохнула через нос, открыла глаза, увидела в дверях палаты размытый силуэт инспектора Робертса и, должна признаться, испытала огромное облегчение.
– Профессор, вы как там?
– Не понимаю, почему меня удерживают, – сказала я. – Я не преступница.
Он взглянул на детектива Чемберс.
– Я тоже не вижу к этому повода. Сержант, вы можете ее отпустить.
Та разжала пальцы, встала и отошла к инспектору Робертсу. Я бы легла обратно, но внезапно мне стало неловко так поступить в присутствии двух полицейских, врача и сестры, тесно обступивших меня в крошечном отгороженном пространстве. И почему из-за обычного ушиба здесь собралась такая бессмысленно огромная толпа? Неужели у них всех не нашлось дел поважнее?
И только после того, как в голове пролетела эта желчная мысль, я заметила Клару, которая выглядывала из-за спины инспектора Робертса. Она отвела меня в кабинет декана, а теперь еще и приехала в больницу – в таком юном возрасте редко кто готов принять на себя подобную ответственность. Она вышла вперед и вручила мне мои очки, я надела их, встретилась с ней взглядом и кивнула в знак признательности, а она кивнула в ответ, принимая благодарность. Мне показалось или у нее в глазах стояли слезы?
– Ну, давайте взглянем на рану, хорошо? – сказала врач, и я села на постели, свесив ноги на пол. Она склонилась поближе, раздвинула волосы вокруг раны и принялась тщательно ее разглядывать. – Что ж, вы будете рады услышать, что все не так плохо, как выглядит. Раны на голове всегда обильно кровоточат. В нашем случае даже швов не понадобится, достаточно будет пластырей-стяжек. – Она повернулась к медсестре. – Принесите, пожалуйста, бритву.
– Бритву? – насторожилась я.
– Не волнуйтесь, я не буду зверствовать – просто побрею вокруг раны. Вам повезло, что вы носите короткую прическу, к тому времени, как пластыри отклеятся, волосы уже отрастут.
Доктор занялась моей раной, и детективы следили как зачарованные за ее действиями с напряженным вниманием и выражением завороженного отвращении на лицах. Мне не понравилось, что они пялятся на меня, как на дрессированного медведя в цирке, и я отрывисто спросила:
– А зачем вы сюда приехали? Если задать вопросы о случившемся, то мои воспоминания весьма смутны.
Инспектор Робертс оторвал взгляд от моей раны и перевел его на мое лицо.
– Мы знаем, что случилось, – куча свидетелей горели желанием нам рассказать. Того парня уже взяли под стражу.
– Уже? – удивилась я скорости полицейских – впрочем, возможно, все случилось и не особо быстро, я ведь понятия не имела, сколько времени провела в больнице.
– Мы можем задержать его на двадцать четыре часа, но сначала надо выяснить, собираетесь ли вы выдвинуть против него обвинения.
Я нахмурилась, далекая от уверенности, что собираюсь выдвигать обвинения, – судимость могла поставить под угрозу обучение Борщевика, и хотя не я одна считала его трудным в общении человеком, поступить так со студентом не могла.
– А у него не будет проблем с получением степени?
– Не будет у него никакой степени, его исключили, – сказала детектив Чемберс.
Я повернулась к ней.
– Прошу прощения?
– Мы только что от декана. Он сказал, что вы не первый член преподавательского состава, на которого он напал, – в прошлом году пострадал его предыдущий научный руководитель.
– Я не была его научным руководителем.
– Да? А молодой человек считает иначе.
– В том-то и проблема.
– Ну, в любом случае декан сказал, что его давно стоило исключить, но его отец – выпускник университета и влиятельная персона. И очень щедрый. Похоже, именно он оплатил создание вашей лаборатории.
Я задумалась, и вдруг меня поразило одно соображение – если семья Борщевика так богата, почему он не мог позволить себе купить синтетические токсины? Зачем требовать этого от меня? С другой стороны, какой студент осмелится просить отца помочь купить ему нелегальные вещества в даркнете?
– Так вы собираетесь выдвигать обвинения? – повторил инспектор Робертс.
Не знаю, почему я помедлила с ответом – навредить учебе Борщевика я уже не могла, – но что-то меня останавливало. Возможно, нечто, скрывавшееся за его буйным, беспокойным темпераментом и непредсказуемым поведением. Отец однажды отозвался об одном из своих студентов как о «мечущейся душе». Когда я спросила, что он имел в виду, он ответил, что добродетели и совесть этого студента были омрачены какой-то тенью, и не обязательно ее отбросили его собственные
