Призрак Мельпомены - Лора Перселл

Теперь уже «Хью»? Больше не нужно притворяться и называть его шефом.

– Он заплатил, чтобы я не говорила о твоем грязном секрете за пределами этой комнаты. А то, что я говорю тебе, не обсуждалось.

Лилит фыркнула.

– Сегодня у меня дебют в главной роли. Ты хоть себе представляешь, сколько я работала, чтобы этого добиться? Я не позволю какой‑то мерзавке испортить своими насмешками мой триумф. Возьми на вечер выходной, Китти. Я лучше сама оденусь.

Я слишком долго трудилась над этими нарядами, чтобы отдать все приготовления в чужие руки. Лилит не знала, как правильно встряхивать юбки и как расправить круглый плоеный воротник, чтобы он расходился ореолом на шее.

– Вот уж и нет. Тебе от меня не отделаться, а мне – от тебя. Ничего не попишешь.

Она подняла подбородок.

– Что ж, прекрасно. Делай что хочешь, я не боюсь.

– Дай-ка загримирую тебе лицо, пока разогреваются щипцы для завивки волос. Платье надену в последнюю очередь.

Лилит откинулась на стуле.

– Предупреждаю сразу: я буду придираться к каждой мелочи. Не вздумай выставить меня дурой на сцене.

Об этом я и не думала. Можно было бы подоткнуть юбки, выставив напоказ ее панталоны, или посадить в шляпу мышь. Но при всем моем презрении к этой женщине мне хотелось выполнить свою работу хорошо. Сегодня не только Лилит старалась показать, чего она стоит.

Я тщательно очистила ей кожу. Лилит была молода, около двадцати четырех, но недавняя беременность лишила ее румянца. Щеки были сухими. На подбородке красовалось пятно. Я аккуратно обмакнула кисть из верблюжьей шерсти в грим и начала наносить его штрихами. Затем при помощи жженой пробки я сделала брови потемнее и нанесла на скулы румяна. Я красила ей губы до тех пор, пока они не стали яркими, как у миссис Дайер.

Волосы Лилит были не в лучшем состоянии. При ближайшем рассмотрении они оказались тусклыми, не блестящими. Я взяла со спиртовки щипцы и постаралась как можно лучше завить локоны.

Первый костюм леди Макбет нравился мне больше всего – наряд, который был на ней в Инвернессе, когда она была еще только женой тана и сжимала в руке его пророческое письмо: сливового цвета юбка плиссе и корсаж с цветочным узором. Лепестки цветов алели, как предзнаменование кровавых пятен, которым было суждено свести героиню с ума.

Когда платье Лилит было зашнуровано, а на голову водружен аттифэ [6], вид у нее получился великолепный. Я ею гордилась, или, точнее, гордилась своей работой.

Лилит пристально изучила свое отражение в большом зеркале во весь рост и расправила плечи. Никакой нервной дрожи заметно не было.

– Это моя судьба, – объявила она. – Вот увидишь, Китти. Я покорю эту сцену.

* * *

Теперь, оглядываясь назад, понимаю, что именно в тот вечер я и влюбилась в театр. Я всегда знала, что действие театра может быть мощным и даже магическим, но то представление тронуло мою душу на совершенно ином уровне. Я находилась в театре с самого начала подготовки и видела, как усердно работал каждый, чтобы воплотить иллюзию в реальность. Магия почувствовалась еще сильнее, когда я поняла, сколько людей трудились вместе, бормоча заклинания, ради того, чтобы чары получили силу.

На моих глазах декорации, над которыми Оскар корпел много недель, ожили благодаря тщательной установке освещения. Каждая мелочь, от постановочных сражений на мечах до зубчатых стен из папье-маше, была доведена до совершенства. Где‑то в глубине души после «Доктора Фауста» мне было страшно смотреть еще одну пьесу, однако, несмотря на свою мрачность, эта история не наводила на меня такого ужаса, когда я стояла за кулисами. Мне было хорошо известно, чего ожидать и когда. Я лично знала загримированных и переодетых людей.

Застенчивый и кроткий Энтони Фрост перевоплотился в поражающего воображение Макбета. Его мягкий характер скрылся за образом обуреваемого амбициями и чувством вины воина. Лилит, однако же, оставалась собой: то же непреклонное высокомерие, только в большей степени.

Мы дошли до той части, где леди Макбет становится королевой; я переодела Лилит в серо-коричневую парчу и надела на голову служивший короной золотой обруч. Она села за праздничный стол, уставленный бутафорскими фруктами. Когда Макбет шел к своему месту, лампы на короткое время прикрыли голубой тканью. Скрипки в оркестровой яме пронзительно взвыли. На сцену тяжело вышел призрак Банко.

– Блестяще, – шепнула я стоявшему рядом Оскару. У актера, игравшего призрака, на шее была повязана алая лента, напоминавшая о том, как был убит Банко. Лицо было бледным, как мел, а дублет запятнан кровью. – Я его едва узнала.

Мертвец сел на место Макбета. От злобного выражения на его лице по спине у меня побежали мурашки.

– Сказать не можешь ты, что я виновен, – оправдывался Макбет перед человеком, которого сам же приговорил к смерти. – И возмущенно ты кровавыми кудрями не тряси!

Оскар хмыкнул.

– Так‑то бывает, когда предаешь друга. Он возвращается и не дает тебе покоя.

Макбет заходил по сцене, схватившись руками за голову. Призрак Банко встал из-за стола… и исчез в мгновенье ока.

– Как они это сделали? – ахнула я.

– Люк-провал, – пояснил Оскар.

Я присмотрелась к тому, что делается за кулисами. Суфлер в своем углу следил за текстом по книге и в нужные моменты отправлял мальчика за актерами, чей выход был уже близко. Хорас, помощник режиссера, смотрел на сцену, сложив руки возле губ.

– Я думал, Лилит покажет себя лучше, – заметил Оскар. – Недурно. Но я видел, как она играла и получше.

Я ухмыльнулась. Как по мне, так ей и вовсе не требовалось играть, чтобы походить на злобную леди Макбет.

За кулисами появилась еще одна актриса, Клементина Прайс. Ее взяли в труппу вместо сбежавшей Джорджианы Милдмей. Со своими голубыми глазами, длинными ресницами и светлыми локонами она напоминала девушку с рекламы мыла «Пирс», но явно сильно нервничала. Она непрестанно кружилась на носочках и шептала слова своей роли. «Неужто мне спасаться бегством? За мною нет греха. Неужто мне спасаться бегством?»

Кровь застыла у меня в жилах.

– Что… что она говорит?

– Вы не можете просто помолчать и наслаждаться спектаклем?

– Да, но эти слова… Я их знаю.

– Неужто мне спасаться бегством? – снова пробормотала Клементина. – За мною нет греха.

Оскар вытянул шею, чтобы посмотреть.

– Это ведь леди Макдуф? Ее убивают в начале следующего акта.

Я читала пьесу. Но не потому слова показались мне знакомыми.

– Доктор Фауст, – осенило меня. – Он говорил то же самое. «Неужто мне спасаться бегством».

– К чему вы клоните, мисс Уилкокс?

Я покачала головой. У