Искатель, 2001 №9 - Станислав Васильевич Родионов

Белл кивнул, забросил ногу на ногу. Кусок грязи упал на ковер, и Белл задумчиво уставился на него.

— А следы? — спросил он.

— Они мне смутно знакомы, но я никак не могу вспомнить, где видел такие раньше.

— Но не может же быть много животных, которые ходят на задних лапах и бегают на всех четырех, — резонно заметил Белл.

— Возможно, одна из разновидностей обезьян… медведь, хотя это маловероятно. Но в этих следах на земле меня больше смущает нечто иное. А именно — то, как они меняются, когда животное переходит на бег. Следы становятся менее глубокими. Естественно, при распределении веса тела на все четыре ноги так и должно быть, но слишком уж велика разница. Я измерил глубину углублений, используя следы собственных ног для определения резистентности почвы и ориентируясь на следы Хэммонда для контроля — не слишком ли изменились свойства почвы под влиянием дождя. Вывод получился совершенно неожиданный.

Белл ждал, опираясь на локоть. В дверь заглянул официант, но тут же исчез. От стойки регистратора доносились приглушенные голоса.

— Когда животное шло, — проговорил Уэзерби, — оно весило чуть больше, чем я. Вероятно, оно балансировало на задних ногах, и отпечаток в земле был примерно таким же по площади, как мой, но вдавлен глубже. Такому весу соответствует зверь не крупнее леопарда. А когда животное побежало, следы получились совсем неглубокими, это никак не соответствовало распределению веса на две пары ног. Следы с такими характеристиками могло оставить лишь небольшое животное. Весом всего фунтов сорок.

Лицо Белла осталось неподвижным, он спросил:

— Какое это могло быть животное?

— Получается, что это существо будто скользило по земле… как если бы это была большая птица, страус, например; он летать не умеет, но при помощи крыльев приподнимает большую часть своего веса над землей. А если оно еще умело летать, это объяснило бы внезапное исчезновение следа.

— Гигантская птица-людоед? — проговорил Белл намного громче, чем собирался.

Улыбка, появившаяся на лице Уэзерби, казалась неимоверно усталой.

— Нет, это невозможно. Я лишь перебирал противоречивые факты. Ни одна птица не бегает на четырех ногах, да и пятипалых ног у них не бывает.

— Тогда что же?

— Я представляю себе только один вариант: огромная скорость этого существа при беге, даже фантастическая. Тогда оно может в прямом смысле скользить по поверхности земли.

Глаза Белла блеснули — он добавил еще крупицу к собираемой информации об убийце.

— Итак, мы знаем, что оно чрезвычайно быстрое, — подвел он итог.

— Но тут возникает другой парадокс.

— Какой же?

— Жертва… Хэммонд… он пробежал около пятидесяти ярдов…

— Пятьдесят три и несколько дюймов, — уточнил Белл.

— Да. Но как мог человек пробежать такое расстояние, если его преследователь умеет развивать огромную скорость? Наше гипотетическое существо не схватило Хэммонда сразу, оно преследовало его с большой, судя по всему, скоростью, однако же не могло догнать на протяжении пятидесяти ярдов.

Вероятно, шесть или семь секунд… И это были ужасные секунды для Хэммонда.

— Ну, оно, вполне возможно, дало ему возможность отбежать немного… играло с ним… как кошка, да?

— Может быть. Я не знаю, что и думать. Тут чуть ли не создается впечатление, что животных было два и они разные. Одно большое и двуногое, второе поменьше и о четырех ногах — но я не видел двух разных картин в следах, а только переход одной картины в другую.

Наступившее после его слов молчание затянулось, но мозг Белла лихорадочно работал.

— Животное… существо… которое умеет произвольно менять свою форму? — спросил Белл у окна. Или у темного тумана за окном. Он думал о том, на что намекнул Тэрлоу, и Уэзерби знал, что у него на уме. Но это было уж слишком чудовищно для серьезного рассмотрения. Слишком абсурдно, чтобы поверить хотя бы на секунду. В этой стадии…

— Должно быть какое-то объяснение, — проговорил Уэзерби. — Какой-то факт, вероятно, ускользает от нас, что-то очень простое, чего мы не понимаем.

— Конечно, — согласился Белл. Он продолжал смотреть в туман.

Опять заглянул официант. Это был нервный маленький человечек, подавленный присутствием крупного полицейского чина — не столь уж редко совершенно невинные люди больше боятся закона, нежели преступления.

Белл сделал ему знак, и официант медленно подошел к ним.

— Сэр?

— Кофе, — потребовал Белл.

— Сию секунду, сэр.

— И принесите бумагу.

— Бумагу, сэр?

— Бумагу, черт возьми. На чем писать.

— Да, сэр.

Официант отошел, плечи его распрямились.

— Вот, совершенно очевидно, человек, никогда не нарушавший закон, — заметил Белл, проявляя знание психологии, не всегда свойственное полицейским. И он улыбнулся холодной улыбкой человека, который, не колеблясь, поступится законом ради правосудия.

— Мы так мало знаем, — продолжал он. — Перед нами самые разнообразные факты, и они не складываются в единое целое. Такого убийцу не поймаешь, пока не проявится какая-то закономерность, а ее проявления приходится ждать — очевидно непригодный метод. Сколько еще смертей должно произойти, прежде чем из них сложится полная картина? Скажи, Джон, звери тоже последовательны в убийствах?

— Безусловно. По-моему, даже больше, чем люди. И конечно, у зверей есть свои особенности.

— А этот убийца тоже будет последователен?

— Да. По меньшей мере в территориальном отношении и времени нападений… их частоте. Но он не пожирает свои жертвы, так что мы не сможем предугадывать его действия по циклу голода. Цикл будет зависеть исключительно от жажды крови, но чтобы делать какие-то выводы, мы должны знать, кто именно убивает… Ну или действительно ждать развития событий.

Белл болезненно поморщился. Возвратился официант с кофе и блоком писчей бумаги на подносе, осторожно разложил эти предметы на столике и встал, вытянувшись, рядом. Белл махнул рукой, и он отошел. Оторвав лист от блока, Белл заговорил размеренным тоном:

— Обе смерти произошли не далее мили друг от друга. Возможно, это сужает поле, возможно, нет. — Он начал делать пометки на бумаге шариковой ручкой. — Если это животное, у него должно быть логово где-то в этой зоне… пещера, дупло в дереве… какое-то место, которое оно считает домом. У всех животных есть, как я понимаю, развитое чувство территориальности. — Уэзерби кивнул, но Белл смотрел на бумагу и говорил главным образом себе. Его ручка буквально летала — он чертил грубую карту. Уэзерби смотрел, как линии приобретают форму и содержание: Белл хорошо запомнил местность. У вертикальной линии он поставил крестик, кончик ручки завис над ним, потом переметнулся и начертил второй крестик. Задумчиво кивнув, Белл написал на карте несколько слов, опять кивнул и повернул карту