Опасная встреча - Эрнст Юнгер
Но пока Коклен не допускал туда ни одну женщину, кроме старухи, за два часа управлявшейся с грубой работой. Если же случался мужской визит, что бывало довольно редко, хозяин просил воздержаться от курения. В своем стремлении сочетать порядок с приятностью он в XVIII веке мог бы сделать карьеру и стать отличным аббатом.
Для подобных склонностей Ирен была самой неподходящей партнершей, что Коклен понял сразу, едва совершился переход от языка цветов к словам. Когда артист остался в маленькой комнатке мадам Стефании наедине с незнакомкой, у него возникло чувство, будто он угодил в ловушку. Женщина оказалась беспокойной, экзальтированной, без переходов. Пугающее молчание, во время которого Ирен пронизывала его взглядом, будто всасывая в себя, внезапно сменялось смехом, а в промежутках она делала удручающие замечания вроде: «Такое ощущение, что вы не можете обойтись без суфлера».
Коклен спрашивал себя, в своем ли она уме. Предчувствуя, что приключение может принять крайне неприятный оборот, он попытался выпутаться. Впоследствии его самого удивлял тогдашний страх, ведь в конце концов встречи с экстравагантными поклонницами – часть его профессии. Но на сей раз присоединилось кое-что еще: прямая угроза от человека, не просто источающего пагубу, но прямо-таки притягивающего ее к себе из воздуха.
В растущем смятении Коклен вылетел из комнаты и попросил мадам Стефанию передать даме, ему-де стало нехорошо и он пошел к врачу. После такого не вполне мужского ухода цветочные пожертвования прекратились. Письмо, кипевшее оскорбленными чувствами, принесло Коклену даже облегчение, поскольку он опасался, как бы дело не затянулось или он, чего доброго, не нарвался на капитана. Подобно большинству актеров, он не чурался суеверий и скорее разбил бы зеркало, чем согласился на очередную встречу.
История стала не единственным разочарованием для Ирен, но подействовала особенно сильно, особенно болезненно. Графиня лелеяла столько надежд. По сути, в ней осталось нечто детское – инстинкт, заставлявший сначала неистово желать игрушку, а потом ломать ее.
Когда принесли цветы от Герхарда и Ирен держала в руках его визитную карточку, все сошлось: негодование на Каргане, желание причинить ему сильную боль и воспоминания о поражении, постигшем ее с актером. Графиню охватила возбужденная радость: она сточит обе зазубрины, расплатится за все, причем сегодня. Она даже знала где. Несмотря ни на что, заведение в тени языческого храма ей понравилось; оно располагалось удобно и не на виду. Она бывала там еще два-три раза, правда, с таким же успехом. Хозяйка знала ее, хоть, как считала Ирен, и не по имени. Это избавляло от осложнений.
13
За церковью Мадлен
Почти летний день сменился прохладным вечером, нагнавшим туман, который медленно разливался от реки по улицам и ковром стелился от мостов вверх. Свет звезд сначала проницал его пелену, затем угас. Звуки тоже стали более глухими, ватными. Слышался стук конских копыт и колес экипажей, возвращавшихся из театров.
Туман сообщает городу интимную ноту, камерную тональность. Днем смягчает формы и приглушает яркий свет. Ночью превращает кварталы в большие дома, где прихожая смыкается с прихожей, а комната с комнатой. Есть люди, кому такая погода внушает отвращение, других же она гонит на улицу. К ним относятся любители не только интимной, доверительной атмосферы, но и маскировки. Одинокие, проводящие день в хандре тогда оживают, как летучие мыши на чердаке. Влюбленные заключают друг друга в объятия, будто накрывшись шапкой-невидимкой. Прокаженные наслаждаются чистым воздухом. Хищные звери выходят на охоту, а из портов доносятся гудки туманных горнов.
Герхард уже полчаса ждал на углу за Мадлен, где ему назначили. Цветочники давно закрыли лотки, но от отбросов, насыщая туман, исходил запах резеды. Герхард хоть и устал, но был бодр и полон надежд; простившись с Дюкассом, он долго бродил за мостом по лесу в Сен-Клу.
Дома, обнаружив письмо Ирен, Герхард встрепенулся, как от оклика, однако не особенно удивился. Он вечно находился в ожидании чего-то чудесного; воплощение, конечно, могло сделать его счастливым, но с оттенком «я так и знал». Словом, предложив ему послать цветы, Дюкасс оказался прав – все, вероятно, проще, чем он, Герхард, предполагал. Существуют формулы, которые необходимо знать, тайные правила для взрослых.
Предложенный час не назвать неподходящим, ведь неподходящее – понятие пограничное. Герхард скорее решил, что речь идет о необычайном – об одном из тех испытаний, когда нужно доказать свою преданность, мужество, верность, о чем он так часто мечтал. Еще меньше он удивился бы, если бы его позвали в какое-нибудь странное место – на кладбище, в катакомбы или темный лес.
Снова и снова Герхард перечитывал беглые строчки послания; он знал их наизусть. «Можете ли Вы мне помочь? О, конечно! Вы точно угадали – меня будто коснулось чудо».
Значит, Ирен прониклась его душевным состоянием. Понимание без слов – самое прекрасное, больше чем поэзия. Так ветер колышет цветы, а солнечный луч меж ними играет роль вестника. Но что Герхард мог для нее сделать? Как вышло, что графиня выбрала его, такого неопытного? Однако добрая воля способна на многое. Он готов пролить за нее свою кровь.
Герхард чувствовал себя в тепле и свете, своего рода опьянении. Туман окутал его плащом. Как хорошо, что он встретил господина Дюкасса, это не могло быть случайностью. Очевидно, он недооценил старика. Видимо, Дюкасс из вестников, вручающих ключи, когда вы стоите перед запертой дверью. Скоро все изменится, несомненно. И вдруг на юного дипломата накатила необъяснимая волна страха. Он посмотрел на фонари, вокруг которых туман собрался желтыми шарами. Что-то надвигалось.
За церковью остановился экипаж, приблизились легкие шаги. У Герхарда застучало сердце; должно быть, графиня. Он испытал легкий ужас, как будто разодрался шелк; час пробил. Все вполне могло оказаться сном, но сном прекрасным.
Да, она. Герхард почувствовал на локте ее руку.
– Как хорошо, что вы пришли. Я едва смел надеяться.
Ирен стиснула ему руку:
– Ну и погода. Экипажи нарасхват. И все же я приехала бы раньше, если бы не хотела серую лошадь.
