Синдром усталости - Владимир Николаевич Моргунов
Люди из ФСК просто скрипели зубами от бессильной ярости — что стоило задержать Тарасова вчера, когда брали всех его сообщников, пусть против него лично и нельзя еще было выставить более или менее обоснованных обвинений. А теперь ускользнула, пожалуй, самая крупная рыбина. Конечно, удалось арестовать бывшего высокопоставленного сотрудника МИД СССР Петрова, которого с Тарасовым связывало многолетнее знакомство и совместное участие в деятельности преступной организации. Но уже предварительный допрос Петрова позволил установить тот факт, что хотя именно он завербовал в организацию Тарасова, его роль с течением времени становилась все менее решающей, все менее значимой.
За день до этого был также арестован и некий Евтухов, которого другой арестованный, генерал-майор Канищев, назвал исполнителем ликвидации депутата Госдумы Елизарова. Евтухова взяли во дворе его дома, когда он, припарковав новый “БМВ”, собрался войти в подъезд. Его профессионально свалили, ткнули мордой в жесткий и шершавый асфальт, завернули руки за спину, надели наручники, подержали на холодной земле еще с минуту, пока обыскивали, а потом, загрузив в служебную “Волгу”, отвезли на Лубянку.
Там Евтухов под грузом неопровержимых доказательств, как принято было выражаться, начиная с времен Вышинского, минуя времена строптивого Казанника, “уйденного” недели две назад со своего поста, и заканчивая временем нынешнего “карманного” и.о. Ильюшенко, во всем сознался…
***
Необходимая ретроспектива.
3 февраля 1994 года, четверг. Москва.
— Николай Августович! — голос в телефонной трубке был Елизарову совершенно незнаком. — Мне необходимо срочно встретиться с вами.
— Не думаю, что это в такой же степени необходимо и мне, — Елизаров в подобных случаях всегда резко опускал между собой и потенциальным просителем некую непроницаемую завесу, прочный барьер. А обращаться к нему могли только просители, ибо в подавляющем большинстве случаев материальная компенсация за беспокойство депутата Госдумы и заместителя председателя комиссии выглядела просто смехотворной. С подобными суммами пристало соваться разве что в префектуру, “пробивая” выделение подвального помещения для устройства в нем шопа или склада. Существовал, в конце концов, установленный порядок встреч депутата со своими избирателями, а подобные “вылавливания” его по телефону выглядели не просто бестактными, но вопиюще наглыми.
— И совершенно зря вы так не думаете, — парировал голос. — Сейчас вы прослушаете одну очень интересную магнитофонную запись — она для вас интересна в первую очередь. Поэтому не советую бросать трубку.
Елизаров, ощутив какое-то смутное беспокойство, трубку класть не стал. Послышался щелчок, и он услышал свой собственный голос: “— То ли мне председателя комиссии ежедневно спаивать придется, то ли самому достаточно убедительно симулировать инфаркт. Хорошо, а каким образом вы собираетесь убедить меня в серьезности ваших намерений?”
Потом прозвучал другой голос, который показался Елизарову странно знакомым:
“— То есть?”
И опять его, Елизарова голос: “— Ну, допустим, я выполню все ваши условия, справлюсь с задачей, а вы откажетесь выполнять наш устный договор в тех границах, которые вы только что изобразили вон на той бумажке.”
И голос, который он, к ужасу своему вспомнил, ответил:
“— Зачем же вы так, Николай Августович? Хотя я и не представил вам никаких верительных грамот, но я представлю вам энное количество бумажек с портретом президента Франклина. То есть, сразу оплачу часть ваших услуг вперед.”
Послышался щелчок, прерывающий воспроизведение записи, и вновь зазвучал голос, который начинал этот разговор:
— Вы ведь не станете отрицать, что это разговор происходил на самом деле? Вы не будете называть это фальсификацией и примитивным шантажом?
Да, фальсификацией эту запись Елизаров, по спине которого потекла ледяная Ниагара, при всем желании назвать не мог. Но как случилось, что разговор этот был зафиксирован? Ведь Рыбников — или уж какой там на самом деле была его фамилия — клятвенно уверял, что предпринял все меры предосторожности. Провокация со стороны Рыбникова? С использованием такой суммы? Почему в таком случае его не взяли тогда, сразу после выхода из “Метрополя”?
— Что вам угодно? — Елизаров словно бы со стороны услышал собственный голос, показавшийся ему самому невообразимо противным.
— Это мы обсудим при встрече, — ответил незнакомец. — Встреча должна состояться как можно скорее. Предупреждаю, о том, что я вам звонил, не должна догадываться ни одна живая душа!
Елизаров назначил встречу уже на утро следующего дня, хотя он таким образом и пропускал утреннее заседание Думы. И эта конфиденциальная встреча, в отличие от предыдущей, не сопровождаясь ни комфортом, ни возлияниями. Потому что произошла она в обычном почтовом отделении — в том самом, которое обслуживало Елизарова.
Незнакомец — скорее всего, что звонил именно он, так как голос его очень напоминал голос в трубке — сразу продиктовал условия:
— Николай Августович, вы должны безоговорочно и безотлагательно отказаться от выполнения этого задания и вернуть аванс или задаток. Вы ведь получили двадцать пять тысяч долларов?
— Кому вернуть? — спросил ошарашенный Елизаров.
— Государству вернуть в лице ФСК, которую я в данный момент представляю.
— Послушайте, а почему я должен верить вам? — Елизарову показалось странным, что такой серьезный вопрос решается не в стенах солидного учреждения, а за обшарпанным столом на почте. — Ведь вы даже удостоверения мне не предъявили. Откуда я знаю, что вы в самом деле представляете ФСК?
— Удостоверение я вам предъявлю, как только мы выйдем на улицу, — вздохнул незнакомец. — Вы поняли все, о чем я сказал? Или вы зациклились на деньгах? Вы должны отказаться от выполнения задания, понимаете?
— Понимаю, — кивнул Елизаров, — но все дело в том, что я не смогу сразу отказаться. Тот человек, который… поручал мне это, он сказал, что сам найдет меня. Я совершенно не представляю, где он должен находиться.
— Это уж наша забота. Если вы не станете вести двойную игру после сегодняшнего нашего с вами разговора, то мы гарантируем вам, во-первых, защиту, а во-вторых, неразглашение до определенного времени сведений, касающихся вас.
Услышав последнюю фразу, Елизаров сразу приободрился: чем-то знакомым, привычным повеяло от этих слов. Подобные методы ему были ведомы с времен комсомольской молодости, когда его, студента третьего курса мединститута поймавшегося на покупке джинсов за валюту (тридцать пять долларов — целое состояние по тем временам!) специалисты из “конторы глубокого бурения” склонили к стукачеству. Он тогда стал стукачом, и никто не вспоминал о тех злополучных джинсах на всех этапах его
