Операция спасения - Сергей Иванович Зверев
Подвода в сопровождении немецких солдат появилась через двадцать минут, когда партизаны были уже возле новых столбов. Поднялся ветерок, по небу поползли низкие тяжелые тучи. Того и гляди зарядит дождь или даже пойдет мокрый снег. Немцы шли с подводой, втянув головы в плечи, подняв воротники шинелей, и даже развернули пилотки, чтобы натянуть их пониже, на самые уши. Романчук поставил подводу так, чтобы ноги переодетых в немецкое обмундирование партизан не были видны. Подняв винтовки и направив их на «гражданских поляков», переодетые партизаны оставались за телегой, а Канунников вместе с Зоей и Игорем остались на виду. Они стояли с поднятыми руками спиной к приближающимся немцам.
Это был самый опасный момент во всем плане. Приближающиеся немцы могли окликнуть своих товарищей и насторожиться, если те не повернутся на их голоса. А могут и сразу понять, что перед ними чужаки, натянувшие на себя немецкие шинели. И если их подвода остановится метров за тридцать и не станет приближаться, то дело может закончиться плачевно. Но все же нацеленные на поляков две винтовки и автомат сыграли свою роль. Да и то, что немецкие гарнизоны на территории оккупированной Польши жили относительно спокойно, не ощущая на себе волны народного гнева, страшных нападений партизан в лесах и подпольщиков в городах. И сейчас трое солдат приближались, больше глядя на гражданских людей с поднятыми руками, чем на своих «товарищей», которые держали их на мушке. Они подошли на расстояние меньше десяти метров, ни о чем не догадываясь.
— Хенде хох! — почти одновременно крикнули Канунников и Романчук.
И тут же стволы винтовок направились на немцев, а трое «поляков», смирно стоявших до сих пор с поднятыми руками, вдруг повернулись и нацелили на немцев пистолеты. Немцы опешили настолько, что у двоих из них от удивления отвисли челюсти, когда и поляки, и другие люди, как оказалось, всего лишь переодетые в немецкие шинели, бросились к ним. А вот бросаться всем вместе на трех фашистов не следовало, как потом догадались сами партизаны, набиравшиеся первого опыта в этих схватках. Они просто столпились, мешая друг другу. Они вырвали винтовки из рук перепуганных немцев, когда третий солдат вдруг бросился бежать. Двое пленников мешали прицелиться, Бурсак, попытавшийся догнать немца, тут же споткнулся об одного из его товарищей и упал на колено. Романчук отреагировал быстрее других. Он отбежал на несколько шагов в сторону и вскинул автомат. И тут раздался одиночный и не очень громкий пистолетный выстрел. Немец тут же кувыркнулся головой вперед и, упав, замер на месте. Все посмотрели на Зою. Девушка стояла с вытянутой рукой, в которой сжимала пистолет. Она стояла в классической спортивной стойке, как в тире: правым боком к мишени, правая рука на уровне глаз вытянута вперед, левая — на пояснице. И она, конечно, не промахнулась.
Двух немцев пришлось прикончить быстро и без выстрелов. Ни у кого не было жалости, никто не испытывал угрызений совести. Каждый в отряде знал, видел своими глазами, на что способны фашисты, на какие зверства они идут, уничтожая порабощенные народы. И то, что эти два солдата смотрели с мольбой и лопотали что-то виновато, пытаясь выторговать себе жизнь, только добавляло ярости и ненависти к ним. Теперь все было проще. Пока партизаны грузили тела убитых немцев, чтобы отвезти к лесу и там спрятать, пока сбрасывали со второй телеги камни, Канунников подошел к командиру.
— Петр Василич, а ведь ветер дует в нашу сторону. От хутора в нашу сторону и ветерок приличный. Я думаю, там выстрелы могли и не услышать.
— Ох, надеюсь на это, Сашок! — сваливая с телеги на землю последний камень, ответил капитан. — Уж больно все пока гладко идет. Не спугнуть бы удачу.
Теперь обе телеги, запряженные парой лошадей, покатились в сторону хутора. Романчук вытер вспотевшее лицо рукавом немецкой шинели, поморщился от ее запаха и со злостью сплюнул.
— Вот никогда не думал, что от чужого духа меня так воротить будет. Хуже псины! Теперь самое трудное, лейтенант, штурмом взять дом и всех перебить. Быстро, очень быстро. А для этого третья телега должна подойти к навесу. Перехватить ее мы не успеем. Сил у нас на это нет, вот и не планировали. Получается, что мы только шестерых уничтожили. А теперь вижу, что еще человек четырнадцать в доме перебить будет трудновато. Да отступать нам уже нельзя. Начали, так и заканчивать придется. Смекаешь, о чем я?
— Надо план менять, товарищ командир, — решительно ответил Канунников. — Ошиблись, но можно и исправить. Я один пойду навстречу тому обозу. Дайте два пистолета. Поверьте, я справлюсь! Форма у нас есть, не зря мы и с этих трех поснимали шинели и сапоги. Я знаю, как поступить. А вы… самое сложное — снять часового на заднем дворе, со стороны леса.
— Ну что же, — пограничник вытащил из-за ремня брюк пистолет и протянул лейтенанту. — Я в тебе уверен. Что, одну подводу тебе оставить? На ней поедешь?
— Нет, Василич, она вам нужнее. С двумя вы за своих сойдете, выиграете время. А я так, налегке. Да и местность там пересеченная, куда вторая нитка связи уходит. Справлюсь!
Сняв пальто и натянув немецкую шинель, Канунников проверил, полные ли обоймы у пистолетов, сунул их в карманы и побежал к лесу. Сейчас успеть срезать путь, да и бежать в таком виде мимо хутора тоже было опасно. Вдруг какой-нибудь солдат увидит его? Он добежал до леса и теперь, перейдя на размеренный шаг, как во время сдачи зачета по кроссу в училище, побежал дальше. Не прошло и десяти минут, как он увидел, что телега с немцами возвращается пустая. А вот это плохо, разозлился лейтенант. А если они больше не поедут возить камни? Тогда операция станет почти невыполнимой. Надо обезвредить хотя бы еще этих трех немцев. Нет, солнце еще высоко, не бросят они работу. Надо просто подождать, когда они нагрузят камни в телегу, а я за это время отойду подальше, чтобы выстрелов было не слышно. Трое — это важно,
