Код войны - Сергей Иванович Зверев
— Я выпросил у Абу Бакра пару дронов и операторов к ним, — снова вместо Майрона ответил Слоун. Операторы в броневике и ждут приказа на запуск.
— Отлично, — радостно сказал Велингтон и, уже закрывая дверцу, добавил: — Я надеюсь на ваш профессионализм, Слоун.
С тем помощник Лестрайда и укатил обратно на базу Харпут, оставив стоять посреди деревни недоумевающего Майрона, готового к действиям Слоуна и еще с десяток ливийских солдат, сидевших на броневике в ожидании приказа к дальнейшим действиям.
Глава 17
Ливийская Сахара, лагерь русских спецназовцев в трех километрах от деревни Кахиль
Хендерсон потерял счет времени. Он лежал у дальней стенки палатки, пристегнутый браслетом наручников к одному из русских разведчиков. Он был неглуп и давно уже понял, что попал в руки профессиональных бойцов русского спецназа. Да и сами они теперь совершенно не скрывали от него ни свои лица, ни свою национальность, ни свой к нему, Хендерсону, интерес.
Первый вопрос, который ему задали после того, как ввели в замаскированную палатку, был четко и ясно сформулирован и звучал так: намерен ли Хендерсон сотрудничать с Россией и все как есть рассказать о проекте «Хамелеон»? Естественно, Хендерсон ответил отрицательно. Если бы этот вопрос ему задали англичане, или французы, или хотя бы немцы, он бы, поколебавшись, возможно, и согласился. Но сотрудничать с русскими?! Эта мысль могла прийти только в очень больную голову какого-нибудь тупого американца, но никак не в гениальную голову IT-специалиста такого уровня, как Хендерсон. После своего отказа он приготовился к тому, что его начнут бить, или жечь каленым железом, или… Дальше мозг программиста отказывался воображать.
Но, как ни странно, бить его не стали, а довольно вежливо предложили попить воды. Когда же он гордо отказался, указали на дальний угол палатки и сказали:
— Тогда будем ложиться спать.
Его пристегнули наручниками к одному из молодых бойцов, который отзывался на странный для восприятия Хендерсона позывной — Лютый. Что означало это русское слово, он не знал, хотя когда-то в молодости и читал книги таких русских писателей, как Толстой, Достоевский и Набоков. Но если в их произведениях и попадалось ему это слово, то оно уже было переведено на английский, а значит, сейчас он бы все равно его не понял.
Впрочем, это была не самая большая беда Хендерсона — не понимать, о чем говорят между собой эти русские. Самой большой бедой для него было то, что он осознавал: даже если его начнут искать в этой пустыне, даже если запустят в небо несколько сот разведывательных беспилотников, то все равно эту палатку они не увидят, а значит, не найдут и его. Он сам смог убедиться, что снаружи палатку совершенно не видно, когда попросился выйти по нужде. Дальше чем на один шаг от схрона его не отпустили, а когда он заходил обратно, то все следы его пребывания снаружи тщательным образом ликвидировали. Наверняка палатка была защищена и от различных специальных электронных средств обнаружения. Какие уж тут беспилотники?
Лежа без сна и таращась в темноту (хотя снаружи наверняка уже было светло, но ни один лучик не проникал через плотную ткань палатки, занесенной песком), Хендерсон вспомнил и об еще одном русском, который оставался охранять их по ту сторону тайного убежища.
«Они все знают о «Хамелеоне», — думал Хендерсон. — Они специально пришли, чтобы выкрасть меня вместе с программой и выведать все о новом оружии. Иначе для чего они напрямую задали мне вопрос о сотрудничестве и о проекте? Но откуда они обо всем узнали? Откуда русские могли узнать об этой программе, о работе над ней и о том, что с ней связан именно я? Ведь весь проект был засекречен. Основательно засекречен!»
И тут он вспомнил о похищении Фуре и сразу же все понял. Лестрайд скрывал от него, что о проекте каким-то образом узнали русские, и это они, а не британская разведка выкрали молодого программиста. Но тогда какого черта! Если об утечке информации было известно ЦРУ и военному ведомству в Пентагоне, то почему решились испытывать «Хамелеон» под самым носом у русских? Ведь всем, даже такому далекому от политики человеку, как Хендерсон, известно, что у русских в Ливии — свои интересы. Что они, поддерживая восставшего против официального правительства Хафтара, ввели в эту страну свой спецназ. Зачем же было дразнить русских? Но — они это сделали, и вот результат!
Бессильная злоба обуяла Хендерсона, он беспокойно заворочался, совершенно забыв, что к одной его руке пристегнут браслет от наручников.
— Что случилось? — спросил его сонный голос по-русски, но потом его охранник, по всей видимости, вспомнил, что Хендерсон не понимает, и задал тот же вопрос по-английски: — Вотс хеппенет?[10]
— Итс оʹкей. Все в порядке, — ответил Хендерсон и замер в неудобном для себя положении.
Он долго лежал, боясь пошевелиться и возбудить в охраннике предположение, что он, Хендерсон, решил каким-то образом бежать. Секунды превращались в минуты, а минуты, в свою очередь, перетекали в часы. Сколько часов прошло с момента, когда русские легли спать, Хендерсон не знал. Он долго лежал с открытыми глазами, но и его сморил сон.
— Эй, Хендерсон! — Кто-то потряс его за плечо.
Открывать тяжелые веки не хотелось, ведь он только-только уснул. Хендерсон сонно промычал и попытался отвернуться от назойливо звучащего у самого его уха голоса. Но повернуться на бок ему что-то мешало. Он почувствовал, что одна его рука затекла и ладонь неприятно покалывает, и тогда он вспомнил все, что случилось с ним этой ночью, а вспомнив, сел и открыл глаза, дико и испуганно глядя на того, кто только что тряс его за плечо и называл по имени.
— Хватит тебе спать, уже скоро вечер. — Говоривший с ним по-английски русский со странной кличкой Лютый присел возле него на корточки и протянул влажное полотенце.
В палатке было относительно светло. Свет падал от небольшого, но мощного налобного фонарика, который лежал неподалеку. Хендерсон взял полотенце из рук русского и вопросительно посмотрел на него.
— Умойся, все лицо в песке, — усмехнулся тот. — Другого умывальника и мыла тут не предвидится. Так что как-то так.
Вытираясь, Хендерсон осмотрелся. В палатке кроме него
