Могут ли леди убивать? - Питер Чейни
Она продолжает улыбаться и ничего не говорит. Потом делает знак рукой, и в комнату входит горничная-китаянка с чашкой какого-то напитка. Принюхиваюсь – запах как у хорошего чая. О’кей, худшее, что они могут со мной сделать, – это отравить, но в сравнении с тем, как я чувствую себя сейчас, смерть не самый страшный вариант. Делаю пробный глоток. Чай и впрямь хорош.
Между тем Беренис обращается к китайцу у стены, он встает и сваливает. Входит горничная. В руках у нее смоченное в ледяной воде шелковое полотенце, которым она обматывает мне голову. Начинаю подозревать, что к старости схожу с ума и это все – сон наяву, потому что в противном случае я старый дедушка Коль[5].
Беренис снова смотрит на меня, но улыбка как бы сползает с ее лица, и теперь она похожа на старую курицу, размышляющую над тем, как ей быть с непослушным цыпленком. Как я уже говорил, у этой дамочки есть все, жаль, у меня нет слов, чтобы описать, как она выглядит в персиковом халате с брильянтово-рубиновой заколкой в черных волосах и насмешливым выражением бирюзовых глаз. И хотя голова все еще раскалывается от боли, словно я пытался пробить ею Эмпайр-стейт-билдинг, думаю, как было бы хорошо, если бы Беренис стояла на стороне закона и порядка, а не металась туда-сюда, сея повсюду хаос. Я снова спрашиваю себя, почему если женщина хороша собой, если у нее есть класс и шикарная походочка (вы понимаете, что я имею в виду), то в девяти случаях из десяти она, одной рукой поглаживая ваш воспаленный лоб, другой втыкает между ребер японский кинжальчик, которым кто-то из ее предков пользовался для бритья.
Похоже, у нее что-то на уме. Интересно что? Делаю еще глоток чая, чтобы привести в порядок мысли, и краем глаза наблюдаю за ней, стараюсь определить, какой нас ждет расклад. Во-первых, совершенно очевидно, что напиток с подмешенным зельем дала мне китаянка в клубе «Две луны», а во-вторых, так же ясно, что сделала она это по приказу Беренис. Вопрос: зачем красотке с бирюзовыми глазами и моральными принципами торговца подержанными автомобилями сначала вырубать меня, а потом поить чаем и обматывать голову мокрым полотенцем? Как по-вашему, в этом есть смысл? Думаю, она попытается заключить со мной сделку.
Беренис начинает говорить. Голос у нее мягкий, низкий, волнующий. Будь у меня такой голос и такая внешность, я задал бы всем столько хлопот, что Лига Наций созвала бы специальную сессию, чтобы решить, не будет ли дешевле в долгосрочной перспективе построить мне дворец в Исландии, чтобы отвлечь эскимосов от игры в снежки долгими зимними ночами.
– Мистер Коушен, – говорит она, – Лемми, что вы обо мне думаете?
Я перевожу дух, сейчас выскажу этой кукле все, что накопилось.
– Послушайте, Очень Глубокий и Очень Красивый Ручей. Я скажу вам, что я о вас думаю. Во-первых, как я полагаю, вы подозреваете, что сегодня я узнал от Джека Рокки что-то настолько важное, что подсыпали мне какую-то быстро усыпляющую дрянь, чтобы затащить меня сюда и попытаться заключить со мной сделку.
Я думаю, что нужно принять закон, который бы запретил таким, как вы, появляться на свет. Потому что вы слишком привлекательны, чтобы не создавать проблем окружающим. И я столь высокого мнения о ваших приемчиках, что, как только выйду отсюда, добьюсь вашего ареста как важного свидетеля по делу Мареллы Торенсен. Если не вы убили ту дамочку, тогда я сумасшедший, но перед тем, как закончить с вами, я сделаю так, что вы о многом пожалеете. Говорю это официально, так что можете меня цитировать.
Она улыбается:
– Во-первых, я предлагаю вам откинуться на спинку дивана, чтобы ваш эффективный мозг мог более или менее спокойно усвоить то, что я собираюсь вам сказать. Во-вторых, вам же будет лучше, если вы перестанете относиться ко мне как к ядовитой змее, ползающей в подлеске и высматривающей, как бы кого-нибудь убить. В-третьих, вы поступите очень глупо, если не уделите должного внимания тому, что я вам сейчас расскажу.
Это по моему указанию та маленькая китаянка подсыпала вам снотворное в «Двух лунах», но, как вы помните, она сделала это только после того, как попросила вас не возвращаться в отель, а вы отказались ее слушать. Я не хотела, чтобы вы возвращались в свой отель, и если бы вы попытались это сделать, вас, вероятно, уже не было бы в живых. Вы должны помнить, что на вашу жизнь уже было совершено одно покушение, которое вы приписали мне, и поэтому в моих интересах защитить себя от любых дальнейших обвинений подобного рода.
– Отлично, – говорю я ей. – Все это звучит очень мило. Может быть, вы еще скажете, что кто-то назначил вас моим маленьким ангелом-хранителем в туфельках третьего размера? Почему вы так заинтересованы в том, чтобы я остался жив?
Она снова улыбается:
– Может быть, лучше сказать, что я больше заинтересована в том, чтобы самой остаться в живых? В данный момент вы, основываясь на нескольких косвенных уликах, вы еще считаете меня причастной к смерти Мареллы Торенсен. Главная причина – письмо Мареллы к Элмару Торенсену, которое вы прочитали в моей комнате. Вы подозреваете, что между нами был роман и Марелла узнала об этом. Вам также, вероятно, интересно, как это письмо попало ко мне.
Она вставляет в мундштук еще одну сигарету и прикуривает. Другую сигарету, наклонившись, подает мне и щелкает маленькой золотой зажигалкой. Я не произношу ни слова, только думаю, что с тех пор, как поступил на государственную службу, не встречал никого с такими крепкими нервами.
– Мне, конечно, очень интересно, как вы получили это письмо. Оно адресовано Торенсену, и на нем нет даты, так что оно могло быть написано в любое время. Возможно, вам его дал сам Торенсен перед отъездом в Лос-Анджелес. В любом случае, полагаю, вы договорились вернуть письмо ему.
Она смотрит на меня широко открытыми глазами:
– Почему? Почему я должна была вернуть ему письмо?
– О’кей, – говорю я ей. – Вы сказали именно то, что я хотел знать. Итак, Торенсен дал вам прочесть это письмо и попросил уничтожить его потом, так? И еще, я полагаю, он отдал вам это письмо в тот день, когда убили Мареллу. Но что меня интересует, так это почему вы не уничтожили письмо. Почему вы оставили его лежать здесь, в этой комнате, где любой мог его прочитать?
Она смеется, звонко и переливчато, показывая все свои красивые зубки между такими пухлыми губками, что, увидев их, царь Соломон послал бы весточку своим женам, что задерживается на совещании и чтобы они не беспокоили его до утра.
– В том-то и дело, дорогой мистер Лемми, – говорит она. – И вы, со свойственной вам проницательностью, все правильно поняли. Во-первых, Торенсен не отдавал мне письмо и, следовательно, не просил меня его уничтожить. Сомневаюсь, что он вообще его видел. На самом деле я оставила его здесь для того…
– Для чего?
– Чтобы отдать вам. Разве не ясно, что я сохранила его, чтобы отдать вам? Думаете, я не поняла, что нас с отцом неожиданно попросили приехать в полицейский участок, чтобы кто-нибудь – возможно, вы – мог здесь все осмотреть? Зная это, я оставила письмо, чтобы вы его нашли.
– Беренис, – говорю я ей, – послушайте меня, моя божья коровка. Я вас раскусил. Вы отличная, первоклассная лгунья, и когда умрете, то непременно попадете в ад, и сами черти вытатуируют это слово на ваших белоснежных ягодицах перьевыми авторучками, заправленными кислотой. Скажите, за кого вы меня принимаете?
– Бывают моменты, когда я принимаю вас за обычного тупоголового копа.
