Синдром усталости - Владимир Николаевич Моргунов
У самого входа Ожогин обогнал девушку и отомкнул входную дверь. Татьяна кивком поблагодарила его и, продолжая находиться словно бы в состоянии транса, вошла в небольшой холл. Тут она почти сразу свернула направо, в небольшую комнату, которая могла играть роль приемной. Татьяна словно бы прислушивалась к чему-то.
— Здесь, — сказала она. — Это произошло здесь. — Открыв дверь комнаты справа, она опять прикрыла ее, словно улавливая звуки, которые слышала только она одна.
— И здесь.
А в комнате напротив девушка, как показалось сопровождающим ее, даже содрогнулась.
— О, — только и произнесла она и покачала головой.
Пройдя по коридору обратно к выходу, девушка приоткрыла входную дверь. Складывалось впечатление, что она ощущает чье-то присутствие там, снаружи. Осторожно притворив дверь, она произнесла фразу, вызвавшую у всех ощущение какой-то жутковатой нереальности всего происходящего:
— Сейчас за нами наблюдает свидетель.
— Какой свидетель?! — все трое выдохнули примерно одно и то же и практически одновременно.
— Он видел… Он наблюдал снаружи и видел, как убийцы входили в дом.
***
Он не был странным на протяжении всей своей жизни. Детство и юность его вполне подходили под определение: “безоблачный”. Безоблачное детство, безоблачная юность. Все дается легко, все получается. Отец и мать — известные артисты. Не народные, конечно, но их знает театральная Москва. Мать снялась в нескольких фильмах. И у него, единственного их сына, несомненно, есть талант. Он снимается в двух эпизодических киноролях, еще будучи школьником, Он играет своего сверстника в спектакле — не имея еще никакого образования, пятнадцатилетний мальчишка, очень естественный, органичный, не чета мужчинам под тридцать, использующим для исполнения роли подростка весь арсенал омоложения: от услуг гримера до неестественной резвости — ни дать, ни взять престарелый мерин, которому в пищу добавляют немного стрихнины, дабы мерин выглядел поживее, потому как надо его продать.
Что дальше? Щукинское, естественно. Хотя с его внешностью — это от матери, ее гены — он мог бы пройти и во ВГИК. Но родители его убедили, что ВГИК — это несерьезно. Там можно выучиться на кинооператора или киносценариста, но актеры выращиваются в театральных институтах и театральных труппах, причем в течение не одного года или двух — процесс достаточно длительный и желательно его не прерывать, не вырывать новичка из питательной актерской среды.
И он терпеливо просуществовал в этой среде несколько лет. Непомерное честолюбие, зависть, интриги, сплетни — всего этого с избытком хватало в пространстве, ограниченном и рампой, и еще гостиными, установленными и обвешанными раритетами и реликвиями. И он вырвался из этой среды. Вернее, его вырвал из нее кинематограф. Рослый, удивительно пластичный, ослепительно красивый, этот актер просто не должен был оставаться объектом любования только для достаточно узкого круга театралов, на нем можно и должно было делать кассовые фильмы. Парень с внешностью Алена Делона или Мэла Гибсона, даже не обладая особым актерским мастерством в современном кино, может и должен служить приманкой для широких зрительских масс.
И фильмы с его участием пошли уж было потоком, его самого стали узнавать на улице, как вдруг…
Именно его узнаваемость и сослужила плохую службу. Его легко выделили из толпы и убили. Убили как киноактера, как актера вообще, обезобразив его лицо флаконом концентрированной серной кислоты. Он захлопнул дверцу автомобиля, повернулся и успел сделать только одну, самую необходимую вещь — плотно зажмуриться.
Психопат — да, это сделал мужчина, не женщина — был сразу же задержан, осужден, однако ни его задержание, ни его осуждение уже не имели никакого значения.
Потому что бывшего красавца и бывшего актера, как он сам считал, бывшего человека могло ждать только заточение — в монастыре, могильном склепе или четырех стенах. Пока что он избрал последнее.
Он отключил телефон и по возможности старался не реагировать на звонки в дверь. Он купил на все, что у него оставалось — точнее, попросил мать с отцом сделать это — видеомагнитофон, бинокль, телескоп, прибор ночного видения. Сидел, наблюдал, размышлял… Впрочем, о чем может размышлять человек, которому еще нет тридцати и жизнь которого, не успев начаться уже кончилась — в чем он сам был твердо убежден.
Мало что занимало его в той жизни, которую он наблюдал из окна вот уже почти год. И вот случилось нечто, сильно взволновавшее его. Он только наблюдал за событиями, отделенный от них двойными рамами и толстыми кирпичными стенами старого дома, в котором жил, и той невидимой перегородкой, которая была, пожалуй, еще более непроницаемой, чем стены. Но он с какого-то момента вдруг почувствовал и уяснил для себя, что события эти и для него не пройдут бесследно, что он сам станет играть какую-то роль в их продолжении.
Поэтому он не особенно удивился, когда на третий день после тех событий в его дверь позвонили. В панорамный дверной глазок он рассмотрел троих мужчин и женщину, стройную, яркой и привлекательной внешности. Всех четвертых он только что наблюдал на улице, когда они входили в двухэтажный особняк и выходили из него.
— Кто такие? — скорее по инерции спросил он. Понятно с первого взгляда, кто они такие. Уж он-то, бывший лицедей, безошибочно отличал растяпу от авантюриста, мелкого мошенника от масштабного злодея. У троих мужчин лица были очень серьезные, служебные.
— Мы из милиции, — сказал один мужчина.
— Поднесите, пожалуйста, свое удостоверение к глазку, — попросил он.
Визави, отделенный дверью, поднял раскрытые “корочки" и держал их перед глазком достаточно долго для того, чтобы успеть прочесть “…уголовный розыск, заместитель начальника отдела, майор.”
— Входите, — сказал он, сняв массивную цепочку и отперев дверь.
Он надел большие темные очки перед тем, как отрывать дверь. Очки немного снижали тот ужасающий эффект, который производило его лицо на человека, видевшего его в первый раз.
В полутьме прихожей они наверняка успели мельком рассмотреть его. Такое постепенное привыкание избавляло его от созерцания выражения неизбежного шока на лицах незнакомцев.
Жестом он пригласил визитеров в комнату, которая выполняла функции гостиной и кабинета.
— Извините, — сказал гость, показывающий недавно свое удостоверение. — Мы видите ли, просто обходим квартиры, а фамилий жильцов не знаем. Вас как зовут?
— Зовут меня Евгением Кряжевым, — глухо ответил хозяин, усаживаясь в кресло, где лицо его оказывалось затененным полузадернутыми драпри на окне.
— Вы… актер? — майор старался спрашивать как можно более нейтральным тоном, но сильная заинтересованность все равно проскальзывала.
— Бывший актер, — сухо произнес Кряков.
— Извините, — поспешно сказал майор.
— Не за что.
