Чешская сатира и юмор - Франтишек Ладислав Челаковский
В тот момент, когда майор обращался к офицерам, которых подошло еще несколько человек, мне удалось ритмичным подергиванием стряхнуть с носа и ушей беспокойные капли пота.
— Так вот, молодой человек! — вновь обратился ко мне майор, вытирая платком слезящиеся глаза. — Не забывайте о начальниках, сохраняйте к ним уважение и признательность! Мои ученики, ныне подпрапорщики, майоры, часто и с благодарностью пишут мне. Они очень сожалеют, что я решил уйти на пенсию. Ну, что поделаешь, зрение мне уж отказывает, и в Пештяны я езжу каждый год — это уж, голубчик, не то, что в молодости… Моя незабвенная супруга, скончавшаяся пятнадцатого февраля тысяча девятьсот двенадцатого года, филантропка и меценатка, как написал Гразер Тагезботе, исключительная жена и превосходная хозяйка, — часто вспоминала празднества, устроенные друзьями на моей вилле в Штирском Градце, когда я справлял свое семидесятилетие… Мой дорогой друг полковник Визерле… Он тоже на пенсии… господин генерал-майор Станченский… он уже умер… в то время, несмотря на свои восемь десятков, еще весьма видный и крепкий мужчина…
Я медленно опустил саблю, встал «вольно», а правой, свободной рукой украдкой вытягивал из кармана носовой платок.
«Возможно, братец, ты выберешься цел и невредим», — подумал я.
В подходящий момент я оглядел канцелярию — и ужаснулся.
Офицеры стояли уже даже возле печки. Они заполнили полканцелярии, толкались, а, судя по постоянному скрипу двери, беспрерывно входили новые.
Теперь слышался ровный гул, шорох шагов, потом снова раздавалось тихое «пст!» и приглушенное «Ruhe!»[92].
Присутствие такого количества зрителей окончательно смутило меня.
«Столько офицеров на небольшом хорватском полустанке, — рассуждал я. — Не иначе для потехи надо мной созвали офицеров двух пехотных эшелонов, — их я видел на вокзале, — да еще офицеров полевой артиллерии, которая расположилась лагерем на кукурузном поле за вокзальным складом».
Я стоял как у позорного столба.
Но майор продолжал уже вполне милостивым и сердечным тоном:
— Видный… мужчина, мой дорогой друг, генерал-майор Станченский… его супруга… госпожа Роза, знатного происхождения, высокая такая дама… и дети… один секретарь министерства культуры и просвещения, выдающийся альпинист, другой, Альберт, атташе консульства… весьма видные, рослые… у него все было видное — и слуги и кони. Он держал бельгийцев и огромного дога. Моя внучка Эльсинка, дочка моей дочери, каталась на этом добродушном псе, ухватив его ручонками за уши, вот так… вот так… и этот прелестный ребенок кричал: гийо-гийо! правда… дедушка… лошадка… правда! Нынче она уж замужем… замуж вышла…
В канцелярии усилился шум, кашель и топот.
Господин майор посмотрел на собравшихся и нахмурился.
— Я скоро закончу, господа! — И, обернувшись ко мне, сказал официальным тоном: — Ну, молодой человек, вы убедились, сколько знатных особ выказывало мне уважение и дружбу! В особенности его превосходительство генерал-майор Станченский. Во время моей болезни он часами просиживал около меня, а когда я уезжал в Пештяны, мы обнялись и расцеловались, словно братья. Теперь… теперь, пожалуйста, сравните с этим свое неучтивое, ни с какими правилами несовместимое поведение, которое я воспринимаю просто как личное оскорбление… Ну… что вы скажете?
— Господин майор… уверяю… я вовсе не умышленно…
— Довольно! — прервал он меня с досадой. — И стойте смирно, когда я с вами разговариваю… известно уж, что вы собираетесь сказать… всегдашние увертки…
Но вдруг он изумленно склонил голову набок и, пристально глядя на мой правый карман, извлек из него указательным и большим пальцами наполовину торчащий платок…
— Bitte… meine Herren, что это? Пожалуйста! Herr Kadet! Я его по-отечески наставляю и — вот… Herr Militär… Торчащий платок! Не-слы-хан-но! — разозлился старик и побагровел. — Что вы обязаны сейчас сделать?
Не раздумывая долго, я гаркнул:
— Господин майор, кадет Йон просит прощения!
— Так! — кротко сказал майор и устало опустился за стол.
И будто я вообще уж не заслуживал внимания, обратился к офицерам.
— Господа… господа, — призывал он насмешливым тоном, — он у меня просит… прощения… хе-хе-хе… ха-ха-ха!
Канцелярия дрогнула от взрыва хохота. По силе этого смеха я представил себе, какая обширная аудитория явилась свидетельницей моего позора.
— Пшик! Хепшик! — чихнул майор, встал и похлопал меня по плечу. — Это тебе, камарадичек, удалось. Я пришел в замешательство. Я призвал все силы духа, чтобы собраться с мыслями.
— Итак, закончим, у меня нет времени для развлечений! Что вы обязаны сделать, господин кадет? — спросил он резким тоном, выпрямившись.
В канцелярии воцарилась напряженная тишина.
— Просить у господина майора прощение за то, что я без злого умысла не досмотрел… желая позвонить по телефону…
— Не досмотрел? Gut, gut![93] За это вы пойдете на рапорт к господину полковнику. Во-первых, за нарушение субординации, во-вторых, за неправильное обмундирование и, в-третьих, за игнорирование, абсолютное незнание уставных требований… Ну… ну как?
Я молчал и лихорадочно размышлял.
«Ага! Есть!» — блеснуло у меня в голове. Забытая превосходная степень словечка «покорно»!
— Господин майор, кадет Йон Яромир наипокорнейше просит прощения за то, что прежде не попросил…
Я еще не договорил, а окна канцелярии задребезжали от нового взрыва смеха.
Озадаченный, я повернул голову.
И мое удивленное лицо явилось причиной очередного, еще более мощного урагана веселья, в котором потонул оклик майора — чтобы я встал — ко всем чертям — снова смирно.
Смех, как будто пресеченный, разом утих.
Мой взгляд по счастливой случайности упал на качающуюся телефонную трубку.
— Господин майор, кадет Йон Яромир наипокорнейше просит разрешения воспользоваться телефоном!
— Gott… sei Dank[94], — торжественно заявил старый господин.
Толпа в канцелярии загудела с чувством облегчения.
— Но, — погрозил майор указательным пальцем с перстнем-печаткой, — мы не употребляем иностранных слов, выдуманных нашими врагами. Исправьтесь!
— Господин майор, кадет Йон Яромир наипокорнейше просит разрешения воспользоваться передатчиком на расстояние.
— Так, правильно! Теперь можете воспользоваться! Извольте — пожалуйста! А завтра — на рапорт!
Я схватил телефонную трубку, скромно позвонил и соединился с этапным штабом.
Нелюбезный голос адъютанта, даже не выслушав меня, коротко сказал следующее:
— Повозки по приказу господина полковника на месте. В штаб с вокзала был прислан верхом вестовой с просьбой о повозках и жалобой на кадета Йона, который должен был заказать повозки по телефону. А-а — это ты у телефона? Ты, тот самый пройдоха! По приказу господина полковника вызываю тебя на рапорт! Ты должен был заказать повозки… а, рассказывай своей бабушке. Понимаешь? Что нового в Чехии? Так? Ага! Ну так servus[95]. Кончаю!
Я вышел из канцелярии.
На перроне я с наслаждением распахнул куртку и бросил фуражку на скамейку.
Уф!
Приятный ветерок с бесконечных кукурузных полей,
