Нино и её призраки - Анна Теплицкая
Такие рассуждения хорошенько меня остудили, я испугалась позора, развернулась, побрела в сторону нашей с Ийкой комнаты, как вдруг отважная решимость вернулась. Я остановилась и нахмурила брови. И что? Опять потом страдать? Не могу больше все это терпеть, гадать, как он ко мне относится, просыпаться ночью, не зная, куда себя девать. От всего этого подступала тошнота. Зачем он вообще сказал, что я самая красивая женщина! Он заставил меня думать обо всем этом слишком много. И зачем? Он же взрослый мужчина, неужели не понимал, что со мной будет? Теперь я хотела определенности. Все, иду! И будь что будет.
В этих тягучих, как джем, размышлениях я совсем забыла, что вообще-то мне нечего бояться, все это уже давно произошло, но прошлое уже схватило меня и не собиралось отпускать.
Я легонько толкнула неприкрытую дверь одними пальцами, и она бесшумно отворилась. На меня пахнуло душным сонным воздухом, я скорее почувствовала, чем увидела, что Гела в комнате один: отец моей подруги спал в лунной безмятежности, раскинувшись на большой кровати.
Стоя неподвижно, я тихонечко разглядывая его, стараясь не дышать. Если сейчас кто-то проснется и застукает меня за этим занятием... Какой кошмар, просто позорище. Надо войти в комнату. Может, сесть к нему на кровать? Но тогда матрас провалится, и Гела уж точно проснется, и не будет варианта выкрутиться. Что мне сказать в таком случае? «Я шла в туалет, а тут вот пришла сюда, извините». Вот если что, все это промямлю. Бред какой-то.
Усилием воли я заглушила мысленный поток — надо отгородиться от собственных эмоций. Эту сцену я хотела пережить вновь, но не так, как свадьбу, окунувшись в прошлое с головой, а со стороны; да, я хотела пойти на этот фильм в кино, прихватив с собой умное тридцати трехлетнее сознание. Почему? Мне нужно было понять Гелу. Итак, уважаемые присяжные наблюдатели! Смотрите, сорока двухлетний мужчина в постели с семнадцатилетней девушкой! За стеной спит его драгоценнейшая супруга, а еще сын, а еще дочь, а еще мать. Что же он делает? Лишает девственности дочь своего друга и партнера. Зачем? Какова его истинная мотивация? Можно ли оправдать этот омерзительный поступок взрослого мужчины, предавшего свою семью и друга? Это зависит от того, чем он руководствовался: уступил ли он чувству или поддался похоти? В этом и нужно было разобраться, взглянуть на ситуацию, оторвавшись от сумасшедшей влюбленности, мешавшей увидеть ситуацию в истинном свете. Для этого мне просто необходим мой взрослый мозг.
Гела был плотного, но стройного телосложения. О, да… я рассматривала его с жадным любопытством: копна волос закрывала лицо, виден был только очерк небритых скул, большие руки обхватили одеяло, крепкие ноги выгодно подчеркивались светом, пробивающимся через жалюзи. Объективно хорош, признала я. И обстановка играет ему на руку, никакой художник по свету не справился бы лучше. Молодая я смотрела на Гелу через особую призму чувств, но он прошел испытание — нравился мне и сейчас, в тот момент, когда я больше не чувствовала к нему ничего.
Я разглядывала его пальцы, обручальное кольцо как будто светилось в этой полутемной темноте, гипнотизировало меня, как и тогда, много лет назад. Теперь мне самой было стыдно от того, что я собиралась сделать, ведь ни разу за всю жизнь я не пробовала вспомнить подробности своего первого секса, думала об этом как о факте свершившемся и не подлежащем никакому сомнению. «Должен ли первый раз случиться с женщиной во второй раз?» — подумала и про себя рассмеялась. Теперь к любопытству стал примешиваться жгучий стыд, пришлось его смахнуть мыслью, что единственным зрителем этого буду по-прежнему одна лишь я. Только мне откроется картина с неприкрытой объективностью. Гела помнит этот эпизод по-своему, и у него никогда не будет возможности, да и желания беспристрастно взглянуть на прошлое.
Пока Нино стояла как вкопанная: взрослая я спокойно размышляла, а юная нервничала, не решалась ни уйти, ни присесть, — он вдруг открыл глаза.
— Нино? — спросил он хриплым ото сна голосом.
Я молчала в оцепенении и чувствовала, как отвратительно зашевелился в маленьком рту неповоротливый язык, бессильный произнести хоть слово.
Гела резко сел на кровати, зажмурил и тут же широко раскрыл глаза.
— Ты пришла, Нино.
Он потянул меня за руку к себе, и я оказалась в его кровати. Вот так просто. Пути назад нет. Под одеялом я дышала текучей духотой, натекшей с его жаркого тела, было глухо и спокойно, словно он укрыл нас от всего мира, чтобы делать со мной наедине все, что захочет, любые запретные вещи. Даже если Лейла сейчас зайдет, то уже ничего не сделает. Я под его защитой, он не просто разделил со мной мою вину, а взял ее на себя целиком, и теперь я как будто тут и ни при чем. Как хорошо. Если бы меня поймали у его двери, то весь позор свалился бы на мою голову, а прошла всего пару метров — и вот только он отвечает за меня, и никто больше. От этой мысли сделалось спокойно. Гела обнял меня так, что моя голова оказалась прижата к его груди, от которой немного пахло табаком, и стал торопливо и бессвязно говорить, как бывает со спящим: «Ты моя девочка, ты все поняла, ты моя умница. Я уже не надеялся, что ты ко мне придешь».
Теплое густое счастье заволокло меня всю с ног до головы. Отец моей подруги нежно растирал мое напряженное тело. Он спрашивал: «Тебе хорошо?» — «Да», — услышала я свой тихий голос. «А так?» — он покрывал поцелуями мой дрожащий живот, задрал футболку так, что она свернулась на шее. Я почувствовала страх и нетерпение этой девочки, и страха в ней было больше.
Сама я все еще держала ситуацию под контролем, ничто не отвлекало меня от созерцания и анализа. Нетрудно было отделить ее мысли и эмоции от своих: ее как будто текли четкими
