Нино и её призраки - Анна Теплицкая

Я поняла, что в Николае Васильевиче меня больше всего раздражает занудство. Мужчина не должен быть занудой, даже если он врач. Зачем пациенту знать медицинские детали? Вот когда мы приходим, к примеру, делать УЗИ, врач же не показывает нам снимок, не тычет в темные пятна с самодовольным видом того единственного задрота в классе, который случайно вспомнил первые две строчки «Медного всадника», когда его уже прошли. Говорит такой врач просто: «Вот ваш ребенок, видите?» И дальше, если беременяшка не видит, — ему-то похрен. Я даже семимесячного Матвея не смогла разглядеть, не то что увеличенную печенку.

— Человек находится в своем реальном возрасте, просто вспоминает определенный эпизод из жизни, но вспоминает его ярко, очень подробно, намного подробнее, чем обычно. Есть разнообразные техники диссоциированной регрессии…

Мне кажется, или он уже это говорил? Я стала рассматривать его бормочущие губы, вспомнила про наш поцелуй. Классный был поцелуй, хоть и придуманный. Такой, как во сне. От которого блуждающая улыбка после пробуждения. Было бы прикольно притащить сюда Ника и в таком слегка заторможенном виде заняться с ним любовью, это даже вид тантрического секса получается… Будет неловко перед Николаем Васильевичем, он почувствует себя лишним и заревнует.

— …ревификация — повторное проживание. Человек повторяет какой-то предшествующий период своей жизни так, словно он действительно находится в этом возрасте…

От переизбытка терминов у меня сжались сосуды в голове, она закаменела, а перед глазами поплыли мушки, обильный пух и двигающиеся в солнечном потоке молекулы. В наступившем затмении я поняла: Ник не напишет.

— …диссоциированная возрастная регрессия. Двухуровневая. Человек остается в своем реальном возрасте и видит себя во внушенном возрасте как бы со стороны. Это позволяет отстраниться от события…

— Николай Васильевич, я уже все равно ничего не понимаю.

Он меня не слышал:

— …Эриксон, основоположник эриксоновского гипноза, говорил, что эту форму регрессии легче всего получить, кроме того, она интереснее всего в терапевтическом плане…

Его фразы, по-ученому неестественные, успокаивали меня. Это такой вид психоанализа: ты признаешь, что кто-то умнее тебя, а значит, он все знает, он рулит, а ты можешь расслабиться. Я покачнулась и уставилась на свои ноги, они крепко стояли на полу в том же положении, зажмурилась — и очутилась в коридоре во второй раз.

Бубнежа Николая Васильевича больше не было слышно, граммофон на стене молчал. Отлично. Я сделала шаг, второй, а потом рванула по красному ковру в дальнюю даль; я неслась очень быстро — замелькали двери по обеим сторонам от меня и, казалось, им нет предела. Интересно, я на самом деле бегу или все так же сижу на кушетке врача с подергивающимися, как у психопата, ресницами? Однако запыхалась я по-настоящему, меня согнуло, а в боку закололо как после школьной стометровки. Прав тот, кто говорит, что все у нас в голове. Это попадание в десяточку. Я зашагала медленнее, внимательно рассматривая двери: многие мне ни о чем не говорили, просто раскрашенные цветной краской старинные деревяшки. То есть предела воспоминаниям нет? За всеми этими проемами вполне конкретные эпизоды моей жизни, чтобы побывать везде, мне не хватит оставшегося до старости времени. Я просто могу умереть здесь, заплутав в мыслях. Надо, значит, очень серьезно выбирать событие, в которое следует окунаться. А вдруг я забыла какое-то важное воспоминание, может быть, поэтому у меня парасомнические глюки?

Я шла пока не уткнулась в нее. Смотрела на двупольную входную дверь с золотой ручкой со страхом и замиранием. Эта дверь имела для меня огромное значение. Вся моя юность была связана с ней, с этим домом, с этой парадной, с этой квартирой. С его спальней. Вздохнув, я потянула за ручку.

Глава 21

Я очутилась в просторной квартире Беридзе на Большой Пушкарской — той самой, которую они продали лет десять назад. Уже в двухтысячном она была воплощением кавказской мечты о столичном богатстве: императорская мебель, золотые двухъярусные люстры, расписные потолки, везде статуи и гладкие турецкие ковры. Осмотрев комнату, я пришла к выводу, что сейчас дизайн выглядит более чем нелепо. А ведь шестнадцать лет назад я считала эту квартиру роскошной, ругала отца, что он не может сделать ничего похожего из нашей.

Особенно мне нравилось огромное зеркало в центре холла: если, кроме нас с Ией, никого не было дома, то мы не отходили от него часами, кривлялись и позировали, мерили наряды и танцевали, снимая это все на видеокамеру.

Естественно, и в моей памяти оно находилось на прежнем месте. Подавив внутренний смешок, я скинула с себя всю одежду, подбежала к зеркалу и с интересом, которого не наблюдала за собой уже многие годы, стала изучать свое тело две тысячи восьмого года. Ощущения были удивительные: ноги, руки, живот — все это как будто бы мое, смутно знакомое, но вместе с тем мне уже давно не принадлежавшее, а значит, чужое. Мальчишеские плечи, уже немаленькая грудь — ее совсем не тянет вниз, небольшие соски оттопырились кверху, — впалый вытянутый живот с торчащим пирсингом, крепкие ягодицы, — я смотрела то на отражение, то вниз, крутилась и ощупывала себя, — небритый лобок, длинные ноги, хрупкие девичьи коленки.

Я выпрямилась и уставилась на свое отражение. Красивая? Да, бесспорно. Но тридцатитрехлетняя я нравилась себе больше, хотя проигрывала себе же по всем фронтам.

Лицо — это нечто, я выгляжу младенцем: щеки лопаются от коллагена, глаза круглые, как у ребенка, веки натянуты вверх упругой кожей, ресницы длиннее моих сегодняшних раза в полтора, да еще и растут темной сплошной линией. Бровей почти нет. Точнее, они были, только я выщипала их тонкой дугой, и все же кое-где пеньками пробиваются новые волоски. Вид странноватый, но мне идет. Как можно иметь такой маленький яркий ротик? Как можно иметь всего семнадцать лет от роду? И самое главное — маленький нос! Он все же был маленьким! Мне-то он всю жизнь казался гигантской уродливой горой, выдающейся на целый метр, но сейчас я видела аккуратный носик с горбинкой. Это значит что: всю свою юность я терзала себя придирками. Ну и вопрос некоторого контраста обнаружил истину: нос растет всю жизнь, потому что в моей реальности он сильно раздался и в длину, и в ширь, даже ноздри по моим наблюдениям стали объемнее. Вот что в действительности портило лицо, так это красные припухлости различных форм —