Нино и её призраки - Анна Теплицкая
Волосы примерно такой же длины, как у меня сейчас, может быть, чуть-чуть ниже лопаток, но насколько они гуще… они аж завивались от своей неимоверной тяжести. «Умереть — не встать. Вот это локоны, никаким Дайсоном такое не накрутишь». И еще бедра… Я даже не помнила, что была настолько угловатой. Они совсем узкие и какие-то квадратные, аж кости выпирают. С возрастом фигура сильно округлилась, и, очевидно, произошло это совершенно незаметно для меня, потому что раньше-то я этих объемов не замечала.
В зеркале отражалась статуэточка, размера тридцать восьмого — сорокового. Сколько мне тут лет? Примерно семнадцать с половиной… В тридцать три, после рождения двоих детей, уже не получаешь особого удовольствия, рассматривая себя обнаженной, подходишь к зеркалу с опасливой гримасой, нет-нет да и заметишь страшные вещи: рытвины на заднице, рыхлую кожу, дряблость живота и еще много других, перечислить которые мне запрещает отчаяние — не сомневайся, при повороте беспощадный свет обнажит их все.
Другое дело — семнадцать лет: перед собой я видела девушку на пике молодости, с фигурой, которая уже никогда не будет лучше, все еще невинную, но уже созревшую для мужской любви. Я была этой девушкой и испытывала смешанные чувства. Восхищение, зависть, но более всего — горечь от потерянной свежести.
Я уткнулась лицом в зеркало и ощутила спокойную стеклянную прохладу. Обалдеть, как все реалистично в этом гипнотическом сне. Где же все это происходит на самом деле? Где я нахожусь? В моей голове или в этой комнате, здесь и сейчас? В параллельной реальности? И вообще, что я здесь делаю? Ночью в этой квартире.
Вдруг нахлынули эмоции — сердце заколотилось как сумасшедшее, и я охнула от неожиданности, подумала, что настиг меня наконец сердечный приступ. Я все вспомнила: пошла ночью попить воды и замерла у его дверей. В шестикомнатной квартире Беридзе у Гелы была собственная спальня. Его жена Лейла никогда с ним не ложилась, у нее была своя комната, дальше по коридору.
— Почему родители спят отдельно? — однажды спросила я у Ии.
Она пожала плечами:
— Уже года три так… С тех пор как мама первый раз поймала отца на измене.
Так я узнала, что у Гелы есть подружки. Как ни странно, я ощутила прилив обожания. Лейла совсем не нравилась мне, а я ей. Между нами всегда была стена, которая внешне никак не проявлялась. Тогда я еще думала, что, быть может, из нас двоих ее чувствовала только я.
Изо всех сил я старалась объективно оценить жену моего любимого. Лейла была полная, с большой грудью, вечно разрумянившаяся от жара плиты, но красивая и пышущая здоровьем. Она постоянно была дома, держала его в крепких хозяйских руках. Утро у нее начиналось с производства заготовок в фабричных масштабах: они с бабушкой Кетеван лепили пельмени, манты, хинкали, варили ягоды, резали капусту, потом все это складировали в трех больших морозильных камерах. Лейла все пыталась приобщить к женскому делу Ийку, да только бесполезно — разве было нам до этого дело?
Однажды Лейла замешала крутое тесто и сунула нам в руки по скалке, показывала, рассыпая муку, как тонко-тонко раскатать идеальный круг. Ия кинула деревяшку сразу, демонстративно села на кухонный диванчик и стала глядеть в окно, а я решила постараться, раз уж моя подруга так быстро сдалась. Я пыхтела и терла рукавом лоб, быстро ставший мучным, давила этот мякиш скалкой, но он все никак не хотел послушно распластаться по столу, как у бабушки Кетеван. Тогда я переворачивала его и начинала усердно повторять свои действия. Лейла смотрела, смотрела, потом взяла задеревеневший кусок и, выразительно подняв брови, взглянула на мать.
— Лейлочка, шени чири мэ[2], не расстраивайся, — сказала Кетеван.
— Мне ни холодно ни жарко. Главное, чтобы у меня были силы всем им готовить до конца дней.
Дальше она за секунду раскатала шесть аккуратных, тонких, как пергамент, лепешечек и положила в центр каждой шарик фарша с листьями кинзы. «Вот так заворачиваешь хинкали, Нино, смотри внимательно на складочки. В идеальной хинкали двадцать одна складочка, это истинное мастерство». Несмотря на старания, у меня получилось ровно три жирные складки. Больше на кухню нас не звали.
Стук моего сердца приблизительно такой же оглушительный, как выстрел пушки в полдень в Петропавловской крепости. Казалось странным, что его не слышат все без исключения обитатели квартиры, даже глуховатая бабушка Кетеван. Я воровато оглянулась, вдруг кто-то выйдет. «Эй, Нино, успокойся, — сказала я себе. — Это все не по-настоящему, тебе уже не семнадцать лет. Тебе почти тридцать четыре».
Итак, что я тут делала… Я слушала глубокое дыхание Гелы. От этого меня бросило в жар и заколотило так, что я прислонилась к стене. Полезли сумбурные мысли: а вдруг я все не так поняла, ведь что у меня есть по большому счету, одна лишь фраза: «Ты самая красивая молодая женщина, которую я встречал, Нино». А все, больше никаких знаков для меня от него не было. Я сама вырастила в себе эту любовь?
От понимания того, что Гела к неконтролируемому росту большого чувства не имеет никакого отношения, этой девочке легче не становилось.
В то время мы с Ией часто оставались друг у друга на ночевку, болтали до утра и играли в карты. У нее была небольшая комната с односпальной кроватью, но когда я оставалась на ночь, Лейла устраивала нас в просторной гостиной. Бывало так, что на выходных Ия ночевала у нас, но квартиру Беридзе мы любили больше, ведь она была на Петроградке, совсем рядом с кинотеатром «Мираж».
За случаем в библиотеке ничего не последовало. Я окрестила это именно «случаем», хотя ничего там, к моему большому сожалению, не случилось. Когда мы с Гелой ненароком встречались на кухне за завтраком, он вел себя как всегда: короткий кивок, добросердечное объятие, ничего не выдавало в нем нетерпеливого ожидания моего прихода. Я пыталась уловить скользкий блеск в его глазах, он бы подсказал мне, что между нами что-то есть, что тот разговор действительно случился, а не я вообразила его себе из-за неуемной детской любви. Все было тщетно — он совершенно не выглядел как человек, сходящий с ума, который не знает, куда себя деть от запертой страсти, затаенного, пылающего внутри огня.
Приотворенная дверь позволяла увидеть уголок комнаты с краешком кровати, частью зеркального шкафа и куском ковра. Я
