Мифологические рассказы и легенды Русского Севера - О. А. Черепанова
Роспись алфавитная (Соловецкий сборник № 925)
«Мнози отъ человѣкъ, приходящи къ волхвамъ и чародѣямъ, приемлютъ отъ нихъ бѣсовская обоняния[235] и наузы[236] и носятъ ихъ на себѣ. Иные бѣсовская имена, волхвовъ и чародѣевъ призываютъ надъ ѣствами и питиемъ, и те даютъ нѣкимъ изъ простой чади[237] вкушати, яко бы ради здравия, и тѣмъ губятъ души многихъ простыхъ чади. И сего ради те... отъ неразумия приемлюще таковая, или на харатияхъ написаны носящи, погубимъ душу своя, вмѣсто божественныхъ имен приемлюще бѣсовския имена» (Журнал министерства народного просвещения. 1863. № 117 отд. IV. С. 71).
Послание митрополита Фотия в Новгород (1410 г.)
«Такожь учити ихъ, чтобы басней не слушали, лихихъ бабъ[238] не принимали, ни узловъ[239], ни примолвления[240], ни зелья[241], ни вороженья, и елика такова, занеже съ того гнѣвъ Божий приходить. И гдѣ такие лихие бабы находятся, учите ихъ, чтобы престали и каяли бы ся» (Русская историческая библиотека СПб., 1880. Т. VI. № 33. С. 274).
Осуждались церковью и считались языческими, бесовскими действия, которые в более позднее время стали считаться развлечениями.
Слово Иоанна Златоустаго о играхъ и о плясании
«Тии бо насъ соблажняютъ...иного же на кощюны[242] и на пѣсни сатанинъския, и на плескания[243] и на гудение[244] и на плясание учатъ. А всѣхъ же играний проклятѣе есть много вертимое плясание: то бо отлучаетъ человѣки отъ Бога и во дно адово ведетъ... Седоша бо, рече, людие ясти и пити, и быша сыти и пьяни, и восташа играти плясаниемъ... и потомъ приступиша ко идоломъ и начаша жертву приносити имъ» (Памятники древнерусской церковно-учительной литературы 1897: 104).
Весьма подробное описание действий, связанных с ворожбой, находим в «Сыскном деле» XVII в.
Сыскное дело 1642—1643 гг. о намерении испортить царицу Евдокию Лукьяновну
«...Его жъ де научалъ государыню царицу портить и уморить до смерти стрелецъ Васька Мещерка ...а дѣлать де было ему то дѣло надъ государынею царицею такъ: напускать по вѣтру[245], на зорѣ на утреной или вечерней, и у того Васьки научился привязывать килъ[246] и для воровства[247] женокъ приворачивать, а приворачиваетъ де онъ женокъ тѣмъ: возметъ лягушку самца да самку и кладетъ въ муравейникъ и приговариваетъ: сколь тошно тѣмъ лягушкамъ въ муравейникѣ, столь тошно той женкѣ по немъ, Афонькѣ... Далъ ему тое травы, которою испортить и уморить государыню царицу. Будетъ де отъ тое травы государыня царица не умретъ, ино б де ей какую спону[248] сдѣлать ... Да у него жъ, у Гришки, вынято косной разводъ[249], и онъ, Гришка, про тотъ косной разводъ сказалъ, что онъ тотъ косной разводъ держалъ у себя для глумства[250], а ничего по немъ не угадывалъ... съ бѣсы знался и на людей бѣсовъ по вѣтру воровствомъ напущалъ... а кого де онъ похочетъ испортить, и онъ наговариваетъ на соль и призываетъ бѣсовъ Народила и Сатанаила» (Чтения в Имп. Общ-ве истории и древностей Российских... 1895:5-37).
VII. Об оскорблении земли
Тема сакрализации воды, отношения к ней как к божественной сущности, обладающей магической активностью, звучала в тексте № 400. Обидевшая воду женщина была наказана. Этот же мотив возмездия за нарушение пиетета, но по отношению к другой сакрализованной стихии — земле — находим в «Повести о житии Михаила Клопского», написанной во второй половине XV в.:
«Чудо 6. И бысть брань[251] о земли Олферью Ивановичу с Иваном Семеновичем с Лошинским. И прорече Михаила[252] Олферию Ивановичу: „И будеши без рук и без ног, и нем!" И пришедше Олферей Иванович к церкви святой Богородици в Курецко и молвит: „Брате Иоан, то земля моя!" — да по руки ударив, да рукавицею ударив о землю. И по рукавицю наклонился, ино у него рука, и нога, и язык прочь отнялися, не говорить» (Древнерусские предания 1982: 307).
Как явствует из приведенного отрывка, потеря способности двигаться и говорить (сейчас мы бы назвали это параличом) случилась у Олферия Ивановича после того, как он ударил рукавицей о землю. Но древняя языческая подоплека этого сообщения, как и следовало ожидать в повести житийного характера, затемнена, завуалирована христианским мотивом — событие происходит возле церкви Святой Богородицы; этим самым автор повести намекает, что возмездие имеет божественный источник. Однако древний культ земли косвенно проявляет себя и в самой недопустимости, наказуемости ссоры распри, объектом которой является «мать сыра земля».
VIII. О «заключенном» бесе
В записях, сделанных в Усть-Цилемском районе республики Коми есть небольшой текст, в котором говорится, как некий человек молитвой заключил беса в умывальнике, куда тот залез:
«Один пошел в умывальник, молитву прочитал, а там дьявол запелился[253], не может вылезти. Ухает там, бунцит[254], ревет: „Откройте меня!" Вот и в муку также [может забраться черт, бес], если не закроешь» (Коми, Усть-Цилемский район, Пачгино. 1985).
Рассказан этот сюжет в подтверждение известного практически на всем Севере запрета оставлять не закрытыми сосуды с водой, еду. Запрет этот имеет практическое гигиеническое значение, но, как это часто бывает в подобных ситуациях, для убедительности ему придан мифологический характер. Сам же по себе сюжет, известный как «легенда о заключенном бесе», встречается в древних текстах. Наиболее ярко он представлен в «Повести о путешествии Иоанна Новгородского на бесе в Иерусалим» (XV в.):
«... имеяше же святый [Иоанн] сосуд с водою стоящ, святый же из него умывавшеся ... и слышав в сосуде оном некотораго борюща[255] в воде, и прииде скоро святый, уразумев бесовское мечтание[256], и сотвори молитву, и огради сосуд, лукавому запрети бесу... Бес нача вопити: „О люта нужда[257] сея!"» (Древнерусские предания 1982: 282).
Когда «палимый огнем» молитвы бес начал вопить, святой согласился отпустить его при условии, что тот в ту же ночь свозит его в Иерусалим и доставит обратно в Новгород. Бес стал «яко конь» перед кельей, святой с крестным знамением сел на него и очутился в Иерусалиме перед храмом Гроба Господня, двери которого раскрылись сами собой перед
