Осознанное сновидение - Роберт Ваггонер
После седьмого, я сказал себе, что какую бы реальность я не встретил в коридоре, я приму любую реальность, пока она будет устойчивой, — настолько я был потрясён. Как я сказал раньше, приключения в осознанном сновидении требует некоторого количества бесстрашия. Встреча с реальностью осознанного сновидения во всей её сложности и творческом великолепии может временами казаться ошеломительной.
Быть может именно это и случилось со мной. Быть может, подобно некоему внутреннему Икару из мира сновидения, я слишком близко подобрался к высотам бессознательного, как вдруг осознал свою человечность и упал. Или, быть может, моё бодрствующее эго предпочло быть единственным управляющим, и почувствовало себя некомфортно с разрывающей-мозг творческой силой бессознательного. Как бы то ни было, нечто случилось, нечто изменилось, и мне нужен отдых от осознанного сновидения.
Конечно, все те оставшиеся без ответа вопросы относительно осознанного сновидения, бессознательного и природы сновидной реальности продолжали жить в моём уме и отказывались уходить. Сновидение показало стороны другой реальности со всей её сложностью и замысловатостью.
На этом этапе я понял, что за сновидением существует ещё нечто, даже если сновидение осознанное. Есть нечто помимо бодрствующего самосознания в состоянии сновидения. Архитектор, сознательное бессознательное, творческая система, — нечто, скрывающееся за творениями, но могущее быть увиденным в своём творчестве.
Также я понял, что я управлял фокусом своего внимания в осознанном сновидении. Я не «контролировал» осознанное сновидение, не контролировал я и бессознательное, и его проявления. Я мог управлять собой и через «намерение» управлять до некоторой степени бессознательным.
Наконец, я понял, что персонажи сновидения гораздо сложнее, чем люди себе представляют. Некоторые, кажется, обладают какой-то осознанностью, каким-то сознательным произволением. Возможно они являются под-личностями, сознательными фрагментами или первообразными энергиями, но их независимое действие увеличивало моё недоумение о мире сновидения.
Итак, я оставил осознанное сновидение, чтобы дать себе время подумать. Чтобы дать опыту созреть в спокойных уголках моего ума. Чтобы подготовиться к следующей, более глубокой фазе осознанного сновидения, когда я начал исследовать глубины бессознательного знания и сновидную реальность.
ГЛАВА 6
ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ ТОНА И ПРОВЕРОЧНЫЕ КОМИССИИ
На следующие два года я отложил в сторону свой дневник сновидений и больше не пытался осознавать себя в сновидении. Вместо этого я размышлял о том, что я пережил, и пытался осмыслить это. В тех случая, когда я всё-таки случайно осознавал себя во сне, я не исследовал природу бессознательного; я просто играл в пространстве сновидения. Мне всё ещё нужно было обдумать то, что случилось.
Мало-помалу осознанное сновидение переделало мои ключевые представления о природе сновидения и, как следствие, о природе реальности и о моём эго. Я начал догадываться о чём-то, что было трудно принять, трудно допустить. Подобно Копернику, понявшему, что Земля не была центром Вселенной, я стал подозревать, что бодрствующее эго не было центром я-человека, или даже центром осознания. Бодрствующее эго, как мне казалось, было частью более широкого взаимоотношения [interrelationship] осознания. Тогда как моя бодрствующая жизнь вращалась вокруг моего эго, эмоций и личных забот, в осознанном сновидении я обнаружил более широкую сферу влияния так называемого бессознательного, которое в действительности казалось очень даже сознательным, очень отзывчивым и очень живым.
Осознавая себя в состоянии сновидения, я видел, что могу поддерживать иллюзию пребывания центром, фокусируя внимание на манипулировании сновидением, достигая своих личных целей и отказываясь заглядывать по ту сторону. Но когда я открывался и отпускал себя, чтобы заняться чем-то по ту сторону от меня, и фокусировался там, то проявлялось нечто большее и более сложнее, творческое, мудрее и охватывающее «я».
Итак, с тем, что Юнг мог бы назвать моим «раздутым эго» [deflated ego], я вновь погрузился в исследование осознанного сновидения, но с более трезвым взглядом. Нечто здесь происходило, и я был обречён выяснить это. На некоторых уровнях я чувствовал, как моё бодрствующее эго бессознательно исполняло эпизодическую роль в божественной комедии, и единственная моя надежда была на то, чтобы осознанно ускользнуть со сцены и попросить тайного режиссёра объяснить таинственный сюжет, смысл.
Начинало казаться нелепым, что бодрствующее «я» создаёт бессознательное. Как может нечто столь узко-фокусное, как бодрствующее «я», создавать нечто такое неизмеримое и глубоко осознанное? Также нелепым было представление, что так называемое бессознательное существует, как склад всех сомнительных и подавленных побуждений с детства, первобытных инстинктов и желаний. Но не это я переживал, когда осознавал себя во сне и исследовал сознательное бессознательное, и не это переживали мои опытные в осознанном сновидении друзья. Конечно, иногда я испытывал половое желание и агрессию в состоянии осознанного сновидения, но они, казалось, исходили от желаний моего бодрствующего «я», привносились в сновидение мной, а не всучивалось мне каким-то первобытным бессознательным.
Если бессознательное естественно содержало и было источником первобытных, половых, агрессивных импульсов, то каждое осознанное сновидение было бы борьбой с этими силами; каждое осознанное сновидение демонстрировало бы битву бессознательного и его инстинктов с бодрствующим «я» и его содержимым. Но это не так. В тех случаях, в которых возникает нечто инстинктивное, осознанный сновидец может обратить на это внимание или нет; так называемые первобытные инстинкты не обладают никакой силой над осознанным сновидцем. Бессознательное, кажется, занимает относительно нейтральную позицию. Если и есть битва, то это битва бодрствующего «я» с чередующимися желаниями и самопротиворечивыми целями бодрствующего «я».
По мере того как я изучал Фрейда и Юнга, я всё больше запутывался в их описании бессознательного. Хотя Юнг и говорил о глубокой творческой силе, непостижимом качестве и энергетической яркости бессознательного, он всё же сосредотачивался на его тёмной стороне и способности угнетать человечество тёмными, кипящими, разнузданными силами подавленных эмоций. Однако после сотни осознанных сновидений, я выяснил, что подавляющее большинство содержит радость, удивление и обучение. Только в редких случаях я чувствовал себя удручённым или потрясённым, и ещё реже бывали осознанные сновидения, в которых я был напуган, потому что, обычно, я видел, что пугающая фигура является персонификацией моих страхов, которые нуждались в сочувствии и понимании.
Казалось, был только один способ докопаться до сути этого. Осознав себя в сновидении, я решил проверить реакцию сознательного бессознательного, и посмотреть, как оно отреагирует. Насколько много знает бессознательное? Есть ли у него цель? Только провоцируя бессознательное, я мог бы устранить предрассудочные взгляды,
