Цветы в зеркале - Ли Жу-чжэнь
Я поставил имена Цзи Чэнь-юй [367] и Янь Цзинь-синь [368] следующими по порядку, так как считаю, что память о девушках необычайной красоты, девушках редких литературных дарований должна сохраняться в веках.
После них я поставил имя Се Вэнь-цзинь [369], так как хочу, чтобы те, кому доведется прочесть написанное мною, видели бы в нем лишь простую запись подлинных историй и не искали б в нем изящества и блеска стиля. Я сам не знаю за собой никаких литературных дарований и потому об изысканности слога этих записей не может быть и речи. Памятуя о краткости жизни человеческой, о том, что неведом час ее конца, я спешил лишь передать доселе, увы, никому не известное былое, излить все то, что накопилось в душе. И мне, конечно, было не до того, изыскан ли мой стиль, изящен ли, и от всего этого я просто отказался.
Сбирая редкие преданья, я всегда старался проверить достоверность их и лишь тогда вносил их в записи свои, желая передать только подлинные истории, достойные памяти потомков. Вот почему вслед за предыдущими именами я поставил имена Ши Лань-янь [370], а затем Чэнь Шу-юань [371] и Бо Ли-цзюань [372].
Я заканчиваю этот список именами Хуа Цзай-фан [373] и Би Цюань-чжэнь [374], потому что история жизни всех упомянутых мной ста девиц предана забвению и мир о них почти не знает ничего; но благодаря моим записям имена этих девушек будут теперь жить вечно и никогда не увянут, а это не напоминает ли действительно увядшие и вновь ожившие цветы. И так как каждая из этих ста девиц представляла собой или изящный цветок благородного древа, или жемчуг редкий, или цельную яшму, то именем, означающим полную добродетель, я и заканчиваю этот список».
За послесловием, внизу, древним письмом в виде печати были высечены следующие стихи:
Из далекой, безбрежной пустыни
Преданье пройдет чрез забвенья пустыню.
И вверится Тан при династии Тан
И дойдет до безлюдной пустыни.
Сяо-шань задумалась:
«И вверится Тан при династии Тан
И дойдет до безлюдной пустыни, —
повторяла она про себя. – Ведь сейчас, – размышляла она, – как раз правит династия Тан, моя фамилия тоже Тан, и ко всему этому именно мне довелось увидеть эту стелу. Неужели это значит, что я должна распространить по всей Поднебесной и донести до далеких потомков то, что мне удалось прочесть здесь? Да, таково, видно, веление неба. Но как быть с тем, что тут написано? Ведь здесь упомянуто сто девиц, и если даже отбросить все, что сказано об их судьбе, то одних имен надо запомнить сто. Что же делать?..»
Стоя перед яшмовой плитой, Сяо-шань долго размышляла, как ей поступить. Утомленная с дороги, она стала искать, на чем бы ей присесть, и чуть в стороне увидела каменный столик с каменной скамейкой. Сняв с себя узел, Сяо-шань положила его на столик, а сама присела на скамейку. Но мысль о надписи не покидала ее:
«В этих стихах определенно говорится, что я должна каким-то образом распространить по всей Поднебесной то, что мне известно, – рассуждала она про себя. – Но как назло у меня нет с собой ни кисти, ни туши. Что же делать? Остается только заучить все это наизусть. Ладно, буду держать это в памяти, не все ли равно?»
Чтобы заучить все наизусть, Сяо-шань принялась читать надпись с самого начала, но после первых же нескольких слов почувствовала, что у нее язык заплетается. Сяо-шань была в отчаянии. В это время вернулась Жо-хуа.
Сумеет ли Сяо-шань выйти из этого затруднения и поможет ли ей Жо-хуа, известно будет в следующей главе.
Глава 49
Тайна, хранимая стелой священной,
поверена листьям банана.
Странницам в поисках прежней тропы
встретился грозный поток.
Итак, когда Сяо-шань сидела в беседке и размышляла над тем, как ей запомнить надпись на стеле, в беседку вошла Жо-хуа.
– Ну, все запомнила? – обратилась она к Сяо-шань, присаживаясь рядом с ней на скамейку. – Какие я здесь видела красивые места, – добавила она, – пойдем полюбуемся!
– Ты очень кстати вернулась, – обрадовалась подруге Сяо-шань. – Я как раз хочу посоветоваться с тобой, как мне быть.
И Сяо-шань прочла ей вслух надпись на печати.
– Не кажется ли тебе, – продолжала Сяо-шань, – что эта надпись велит мне поведать людям обо всем, что здесь написано? Но как сразу все это запомнить? Ведь одни имена и те так просто не заучишь. И как назло нет ни кисти, ни туши. Как же быть?
– Об этом ты не беспокойся, – ответила ей Жо-хуа. – Пока я тут бродила и любовалась видами, мне вздумалось написать стишок, и, представь, нашлись здесь и прекрасная кисть, и бесподобная тушь.
С этими словами Жо-хуа вышла из беседки. Вскоре она вернулась, держа в руке несколько банановых листьев.
– Вот пиши на этом, – сказала она, протягивая Сяо-шань листья, – а когда вернемся на джонку, перепишешь все на бумагу.
– Банановые листья – это, конечно, хорошо, но мне еще никогда не приходилось писать на них, – проговорила Сяо-шань. – Ну что ж, попробую!
С этими словами она вышла, мечом настрогала бамбуковых палочек, заострила их и, вернувшись в беседку, устроилась за столиком. Когда она попробовала писать этими палочками на банановых листьях, то увидела, что черты выводятся легко и слова отчетливо видны. Это очень ее обрадовало.
Сяо-шань принялась было переписывать, но вдруг словно вспомнила что-то и обратилась к Жо-хуа:
– Помнишь, какая изумительная картина открылась перед нами, когда мы вышли из лесу? Все эти удивительные по своей красоте беседки, живописно разбросанные дома, террасы… Ведь такое может быть только в неземном уголке, в обители небожителей, и мне кажется, что отец должен быть именно здесь. И раз мы теперь напали на его след, то не стоит сейчас бросать наши поиски на полпути. Ведь на переписку всей надписи потребуется немало времени и сделать это можно будет не спеша уже после того, как мы повидаем отца.
– Так-то так, – ответила Жо-хуа, – только как бы мы не
