Живое свидетельство - Ислер Алан
Он был когда-то как обезьяна, помешан на сексе: наверное, я избаловалась. А потом это ранение, и для него все закончилось — больше никакого секса. Опять позор. Джером, бедняга, только удовлетворял мою нужду. Это был не роман, а просто секс. Да, но я не имела права, никакого права. Господи, ведь я же не животное. Поэтому он меня и бил. Робин, ты понимаешь, в чем дело? Брат украл у него не только любовь родителей, он и жену украл.
— Все равно ты должна с ним расстаться, — сказал я.
— Он страдает. У него глубокая депрессия. Я должна помочь ему это пережить.
— Хорошо, но обещай, что потом ты с ним расстанешься.
— И что тогда? Я не хочу оставаться одна. Дело ведь в том, что в моем возрасте я малопривлекательный товар.
— Саския, для меня — привлекательный. Прошу тебя. Давай не упустим это. Баркис не прочь[218].
Саския, я хотел лишь ее, причем не только в сексуальном смысле, хотя и в нем, конечно, тоже. Главное — я хотел провести остаток жизни с ней. Я любил ее. Так уж получилось. Я стал сентиментален и, что еще хуже, не стыдился этого. У меня было такое чувство, будто мы с Саскией всю жизнь танцевали какой-то величавый танец, например, сарабанду, меняли партнеров, когда танец этого требовал, но только для того, чтобы соединиться на последней, самой торжественной части.
Той ночью мы спали вместе, в буквальном смысле. Мы просто спали вместе, в невинных объятьях. Утром мы занимались любовью, но тоже невинно, без буйства, как полагается людям нашего возраста.
— Ты должна с ним расстаться.
Это стало моей мантрой.
— Обязательно расстанусь, дорогой. Обещаю. Но сначала мне нужно к нему поехать.
Я проводил ее в Хитроу и нехотя оставил там.
* * *Когда это было? В 1944 году? В 1945-м? Мы тогда жили в Харрогейте, значит, война еще не кончилась. Подполковник сгинул где-то над Руром, и бедной мамуле снова понадобился муж. Я же был отчаянно влюблен в Валери Тауз. Она была дочкой нашей кухарки Эви, носила короткий рыжий вязаный сарафан, и когда прыгала через скакалку, были видны ее небесно-голубые фланелевые панталоны. О, эти панталоны! Весь класс сидел на полу вокруг мисс Манди, и она читала нам вслух. «Ветер в ивах» или сказки Киплинга, что-то в таком духе. Я сидел позади Валери Тауз. В тот раз я позволил своим пальцам прогуляться от моих коленок до краешка ее вязаного сарафана. Потихоньку я подсунул пальцы под подол. Восторг и страх — я нащупал ткань ее панталон. Экстаз! Мое маленькое извращение никто не заметил, даже Валери.
Она играла со мной всегда, когда Эви приводила ее с собой, вполне радостно, но мной она особо не интересовалась. А интересовалась Майклом Кингом, главным хулиганом класса, Король Майкл — он требовал, чтобы мы так его называли. Как-то я предложил ей показать друг другу наши штучки, но она сказала, что уже видела штучку Короля Майкла и у девочек штучки поаккуратнее.
Однажды Валери нашла в саду раненую птицу, птенца малиновки со сломанной ногой. Она наложила ему шину из спичек, поила водой из пипетки, кормила червяками, которых собрала на навозной куче. Приходила к птенчику каждый день. Вопреки всему птенец выжил. Она сплела ему из веток чудесное гнездо — почти как настоящее, и укрепила его на ручке газонокосилки.
Как-то раз мы поссорились. Уже не помню, из-за чего. Я стоял на заднем крыльце, в руке у меня был кусок угля, который я принес с кухни. До гнезда было несколько метров. Я никогда не отличался особой меткостью. Валери неслась к гнезду. Я кинул кусок угля. И попал в птенца. Я его убил. Валери схватила трупик, выронила его из рук и убежала в слезах.
Был ли я виноват, спрашиваю я себя. Хотел ли я убить птенца? Нет, конечно. Я хотел хоть как-то досадить Валери, которая досадила мне. Да, я целился в птицу. Но шансы попасть в нее, как я прекрасно понимал, были практически равны нулю. Безусловно, удалось мне это только благодаря вмешательству какого-то злокозненного божества. Но все-таки, целился в птицу. Что мы скажем о невозмутимом игроке в гольф, который попадает в лунку с одного удара? Что это удача? Он же целился в лунку.
Я задаю эти вопросы, потому что пытаюсь понять, что произошло на восемнадцатом этаже дома на Сентрал-парк-Вест в Нью-Йорке. Там был не кусок угля и не мячик для гольфа, а маленькая статуэтка ацтекского бога, сувенир, который Стэн и Саския привезли из Мексики. Очень гладкая штучка, почти шар, на вид и на ощупь — как из мрамора, светло-зеленая.
После того как Стэн застал Саскию в постели с Джеромом, после того как муж с женой помирились, они продали дом в Вестчестере и купили квартиру на углу Сентрал-парк-Вест и 70-й, с видом на парк. Именно в эту квартиру сбежал Стэн, когда его унизили в Лондоне, в эту квартиру вопреки здравому смыслу последовала за ним Саския, чтобы поддержать и утешить.
Этот дом — достопримечательность Манхэттена, один из самых больших и роскошных. Стены там толстые. Однако соседи Копсов рассказывали полиции, что ссора была слишком уж бурной, шум был слышен и в их квартире, гости, собравшиеся на ужин, были встревожены, бесценная ваза эпохи Мин на étagère[219] дрожала. Визги, крики, стук, грохот — такого обычно на углу Сентрал-парк-Вест и 70-й не услышишь.
И вот что я пытаюсь понять, вот о чем все время думаю — о том, понимал ли Стэн, что делает, когда схватил фигурку ацтекского бога. Она, наверное, легко легла в руку — размером она была с софтбольный мяч, удобного веса. Позже мы знали — в результате коронерского расследования, — что Стэн последнее время пребывал в глубокой клинической депрессии. Он находился на медикаментозном лечении, его пытались взбодрить прозаком, однако свидетельства психологов показали, что, будучи глубоко, так сказать, de profundis[220] подавленным, он не принимал лекарства. Его отрадой была супруга, которая старалась помочь ему избавиться от демонов, но не сумела их победить.
Когда он схватил фигурку ацтекского бога, когда взвесил ее в руке, когда метнул ее что было силы через огромную гостиную в голову Саскии, рассчитывал ли он попасть в цель? Я не могу в это поверить. Не могу поверить, что даже в приступе безумия он желал ей зла. Он размозжил ей череп — так, как если бы стукнул пестиком по яйцу чибиса. Смерть была мгновенной.
Все, что мы знаем — это только предположения, попытка восстановить ход событий. Однако, по-видимому, поняв, что он сделал с Саскией, Стэн так взвыл, что соседи и их гости вздрогнули и забыли про десерт. Затем он распахнул окно гостиной и нырнул головой вниз на мостовую восемнадцатью этажами ниже, пробив навес, защищавший прибывавших и убывавших жителей и гостей от погодных неурядиц и едва не сшиб швейцара, но форму ему все-таки забрызгал.
Но было ли у него намерение ее убить? Нет, не было, не могло быть. Он просто сорвался, только и всего.
* * *Майрон Тейтельбаум позвонил мне из Нью-Йорка. Слышал ли я новости? Я слышал. После скандала на «Сверстано» журналисты следили за всем, что связано со Стэном. История о женоубийце, покончившем с собой, заполонила все газеты, и серьезные издания, и таблоиды по обе стороны Атлантики. В Нью-Йорке газета, чей заголовок на всю полосу некогда сообщил миру «ПРОФЕССОР ПОЛУЧИЛ ПУЛЮ В ПОРНОПРИТОНЕ», теперь объявила: «ГЕРОЙ-ПРОФЕССОР УБИЛ ЖЕНУ И СЕБЯ». В «Нью-Йорк таймс» ученый, ведший там постоянную колонку, рассуждал, сыграло ли роль требование публиковаться, которое университеты предъявляют без разбора всем своим научным сотрудникам, в этой «самой свежей и самой горестной трагедии в ученом мире».
В Великобритании эта история, разумеется, имела резонанс прежде всего потому, что была связана с Сирилом. Журналисты жаждали интервью. Клер с успехом им всем давала отпор. Это известие глубоко тронуло ее мужа. «Вы, конечно же, не будете нарушать его покой, ему нужно время прийти в себя». В конце концов Сирил выступил с заявлением. «Печальный конец карьеры, которой, как мне говорили, многие завидовали. Нам не дано знать, какие мучения вынудили Стэна Копса совершить два столь ужасных поступка, и мы не осмелимся его судить. Мы с женой приносим искренние соболезнования родственникам». Сообщив это, Сирил и Клер на некоторое время исчезли из поля зрения, впрочем, мне Клер оставила сообщение на автоответчике, приглашала присоединиться к ним на выходные в Сан-Бонне-дю-Гар.
