Романеска - Бенаквиста Тонино
Обычно процедура заключалась в том, что он раздевал каждое незнакомое тело, чтобы убедиться в его абсолютной банальности, затем тискал его самые интимные части в последовательности, остававшейся неизменной от встречи к встрече, после чего, не умея придумать ничего более изощренного, овладевал им. Его постель давно перестала таить в себе обещание услады: он снова и снова требовал приводить туда женщин, одну за другой, чтобы снова и снова срывать с них покров волшебства и карать их за то, что он не чувствует в них больше никакой тайны.
Новенькая стала умолять выслушать ее рассказ об ужасном пути, который ей пришлось проделать, прежде чем она попала в этот дворец, уверяя, что просит об этом не для того, чтобы разжалобить его, а чтобы предупредить об опасностях, которым он подвергает себя, держа в заточении женщину, невольно поколебавшую иные троны, и не только на Земле, но и на Небесах.
Князь поторопил ее с раздеванием, перечисляя кары, которые ждут непокорных и среди которых бичевание и застенок были самыми скучными. Однако она не унималась: он так гордится своими познаниями в истории разных империй, так неужели он не слышал о печальном конце Людовика Добродетельного, некогда правившего во Французском королевстве?
Князь, собравшийся уже кликнуть стражу, остановился: разве Людовик Добродетельный умер не от гангрены, причем после длительной агонии, ставшей предвестником другой агонии — всей страны, для исцеления которой понадобилось целое столетие?
Неожиданно он расхохотался: эта дерзкая женщина, в надежде избежать его посягательств, решила прикинуться колдуньей, которая своими чарами якобы отравила кровь короля и обрекла его таким образом на смерть, столь ужасную, что она осталась в анналах. Князь велел ей продолжать свою историю, придумывая ужасную и медленную смерть для этой фантазерки, ночь с которой обещала, однако, быть забавнее, чем обычно.
И действительно, он, не перебивая, слушал ее до рассвета.
Странно, но его меньше взволновала достоверность ее повести, чем та сила страсти, с которой она рассказывала о потерянном муже. Конечно, эта сумасшедшая все выдумала, но что не подлежало сомнению, так это ее нерушимая вера в любимого. Она сгорала от страсти, и страсть эта была сильнее любого из известных ему чувств, сильнее фанатизма, сильнее страха любой кары.
И князь понял, что перед ним враг гораздо более опасный, чем те, что угрожали его границам и которых так боялись его министры.
«Сударыня, я признателен вам за урок. Вчера вечером я собирался лишь украсить свой сераль новым трофеем. Сегодня же я вижу, какая исключительная женщина переступила мой порог, вне всякого сомнения, вы уникальная представительница вашего рода, поскольку все другие образцы в моей коллекции уже есть. Я никоим образом не желаю знать, существует ли этот потерянный муж на самом деле, или все это для вас лишь предлог, чтобы избежать моих притязаний. Единственное, что имеет значение, это тот безумный риск, на который вы пошли, воспротивившись мне ради сохранения верности. Ах, верность! Любопытное чувство, оно считается достаточно сильным, чтобы обуздать мужскую ненасытность, женщины же, не имея возможности получить другие мужские привилегии, похоже, тоже берут его на вооружение. Как же надо быть ослепленным перенесенными лишениями, чтобы сделать верность своим кредо! Если он когда и существовал, этот ваш муж, он сгинул в пути, смерть уже тысячу раз могла освободить вас от него, а вернее всего, он давно утешился с какими-нибудь девками. Знайте же, что перед вами стоит принц крови, верховный властитель этого города, который богаче всех своих подданных, вместе взятых. Если вы примете мое предложение и станете моей, я осыплю вас почестями, которых не удостоился никто. Я буду призывать вас к себе чаще, чем других, ибо, когда ваши прелести утомят меня, вы будете воспевать свою тоску по любимому, с которым вас так несчастливо разлучила судьба, я же буду наслаждаться вашим томлением, беспрестанно благодаря богов за то, что они избавили меня от такого рабства, от этой прекрасной исключительности, влекущей за собой столько горя».
В этот миг она поняла, как он должен был страдать, чтобы вот так поносить верность или, вернее, то, что он понимает под этим горьким словом. Не успела она ответить, как он добавил: «А теперь раздевайтесь, или я велю страже раздеть вас, после чего вы навлечете на себя позор в их глазах и в глазах ваших товарок».
И тут, утратив всякое почтение перед этим заблудшим тираном, она заговорила: «Так знайте же, что, как только вы попытаетесь меня обнять, я, как мой пес, вопьюсь зубами вам в горло. Если вам так хочется ради моего вразумления подвергнуть меня какой-либо изощренной пытке, я плюну в лицо вашим стражникам, я умру от голода, и смерть еще до наступления будущей луны избавит меня от вашей низости. Знайте наконец, что мой муж, над которым вы насмехаетесь, ждет меня где-то и ничто и никто не сможет помешать нашей встрече, даже если ей суждено случиться за пределами мира живых. Потому что мы уже прошли и через это».
Князь привык покорять варваров и тигров, но тут перед ним был враг, которого ему было не победить. И это противостояние навсегда останется несмываемой отметиной, напоминанием о том, как он спасовал перед самым неожиданным противником. Чтобы с такой отвагой смотреть в лицо смерти, она должна была пережить, выстрадать, возжелать бесконечно больше, чем он, пусть даже он покорит тысячу новых наложниц.
Ее бросили в подземелье дворца, и там, впервые за все время пребывания в этих стенах, она почувствовала себя свободной.
*«Отправиться одному на север Черного континента?»
В страхе потерять своего пассажира и вдохновителя, капитан принялся расписывать тысячи опасностей, подстерегавших того в джунглях, саванне и пустынях. Кроме самых свирепых хищников, кроме мастодонтов, обладающих неслыханной силой, тут на каждом шагу попадаются змеи, и все разные. Если он и выживет после тропической или болотной лихорадки, ему еще придется пересечь целый океан песка, где он не найдет ни клочка тени, где солнце высушит его тело, после чего на него нападут скорпионы. А если ему удастся освободиться и от них, то начнется новая напасть — миражи, когда ему станут мерещиться дикари-людоеды, в которых в конце концов не будет ничего сверхъестественного, потому что они будут настоящими! Безумцу, решившему отправиться в такое путешествие, капитан посоветовал бы лучше сразу броситься в пропасть или в океан — там, где течения посильнее, чтобы погибнуть уж наверняка и избежать таким образом долгих мучений.
Тронутый такой заботой, пассажир возразил, что опасности, грозящие со стороны зверей и растений, — это ничто по сравнению с тем мрачным концом, который уготован ему здесь: он так и видит, как ему перерезают глотку или как его продают работорговцам, которые прочно обосновались в этой части мира. После чего он взвалил на одно плечо мушкет, на другое — мешок с провизией, а к поясу привесил три фляги с водой.
Он вошел в лес с гигантскими деревьями, корни которых, будто щупальца, обвивали землю, а ветви были так густы, что их тень казалась бесконечной, как ночь. Он с трудом выбрался из болотистой протоки, кишевшей насекомыми, которые успели искусать ему ноги и затылок. Затем ему встретилось семейство рыжих обезьян, неподвижно дожидавшихся вечерней прохлады. Последовав их примеру, он залез на дерево, чтобы поспать там. Две первые ночи прошли тихо и мирно, но на третью он с воплем проснулся: по телу его ползало целое полчище пауков, чьих укусов ему не удалось избежать. Зловещие предсказания капитана начинали сбываться, и вскоре его сон наполнился кошмарами, в которых он то и дело погибал самым нелепым образом, на другом конце света, вдали от жены, которой ему надо было столько всего сказать.
Заросли становились все реже и сменились саванной с рассыпанными по ней деревьями. Он научился двигаться ползком и, когда вдалеке показывался хищник, который, за неимением антилопы, возможно, и снизошел бы до этого невиданного зверя, тощего и самого медлительного из всех, что он видел, прижимался к земле. Иногда ему случалось наткнуться на змею, затаившуюся в кустарнике и заметно превосходившую его в искусстве ползать.
