Романеска - Бенаквиста Тонино
Один из присутствующих заявил, что слышал уже эту историю от какого-то солдата, которому ее рассказал кузнец, а тому — сезонный рабочий. Это нимало не смутило француженку: в основе легенды всегда лежат реальные события и люди передают ее из уст в уста, делая общим достоянием. А если кто-то приукрасит ее, избавит от шероховатостей, добавит эффектных деталей, так это для того, чтобы сделать доступной для людей всех культур, чтобы она прошла через границы, через поколения. Ее истории предстоит проделать длинный путь, прежде чем она обретет окончательную форму.
Остановок до самой Индии не было предусмотрено, и несколько следующих дней она ехала, не делая привала. Вскоре она прибыла в город Куньямар, который миновала бы без приключений, если бы правящий в нем князь не поддался давлению своих советников, опасавшихся угрозы нашествия со стороны сопредельного государства. Появление в городе чужеземца не оставалось незамеченным, ему тут же предлагалось покинуть территорию, либо его задерживали и подвергали допросу. Так случилось и с путницей, утверждавшей, что она намеревается добраться до Запада, не имея иных провожатых, кроме двух собак. Она клялась, что, если ее отпустят в течение часа, она дотемна навсегда покинет королевство. Но совершить этого подвига ей не дали.
За ней пришли стражи в сверкающих одеждах. В сопровождении этого эскорта она прошла через город, затем ее повели по горной дороге, где за одним из поворотов ей открылась крепость в рубиновых отблесках, украшенная резными зубцами и расписанная яркими узорами. Ее подвели к крылу, куда было запрещено входить мужчинам; служанки приготовили ей душистую ванну и расчесали щетками волосы. Такая обходительность не внушала оптимизма: чем больше о ней проявляли заботы, тем сильнее пугали ее будущие муки. Что ж, если ей и суждено мучиться одной, думала она, зато она будет чистой и ухоженной.
В длинной трапезной множество женщин в разноцветных сари напоминали написанную яркими мазками фреску. Всех сюда доставили когда-то силой стражники куньямарского князя, полновластного хозяина этого города, требовавшего все новых и новых женщин. В обмен на проведенную с ним ночь они получали статус наложницы и обещание содержать их в гареме, где их ждала беспечная жизнь, лишенная забот о хлебе насущном. Француженка смотрела на этих позабытых женщин, утративших вкус к счастью, не знавших утешения в надежде, потерявших уважение к себе и к другим. Одна из них обратилась к ней: «Вечная ненасытность государя — это и наше проклятие, и наше счастье. И если то, что вам предстоит, вы считаете пыткой, радуйтесь, что она будет недолгой».
*Шлюпки смыло во время шторма, и людям — экипажу и пассажирам — пришлось добираться до берега вплавь. Капитан предусмотрительно бросил якорь в небольшой, пустынной на вид бухте: он опасался встречи с местным населением, которое могло быть настроено враждебно или, наоборот, слишком обрадоваться появлению в их краях судна водоизмещением в девятьсот тонн. Люди неловко ступали по песку, словно крабы, рожденные в море и внезапно ощутившие на суше свой вес. Моряки привычно подождали, когда их перестанет шатать, остальные заново постигали законы земного притяжения. На скалистой гряде, естественным укреплением окаймлявшей берег, выставили часовых с мушкетами. Офицеры уже настраивали компас и секстан, а пассажиры, благословляя твердую землю у себя под ногами, радовались спасению. Капитан подозвал всех к себе.
Судно имеет серьезные повреждения, а потому вернее всего будет пройти вдоль берега двести миль к северу, до фактории Сен-Луи, где хозяйничают французы, а там договориться о переправке пассажиров в Европу и о получении материалов и инструментов, необходимых для ремонта «Святой Благодати». Поднялся возмущенный гвалт, каждый стремился быть услышанным, в том числе и матросы, после крушения гораздо меньше склонные к повиновению. И речи быть не может о таком рискованном походе, а уж тем более о возвращении в Европу без груза. Спор обещал быть бурным, долго сдерживать волнение вряд ли удастся.
Единственный, кто не стал высказывать своего мнения, решил покинуть эту прекрасную компанию до новых осложнений. Устав от жалоб и разных колкостей, он уже ничего не ждал от этих людей, которые только-только спаслись от верной смерти и вот уже снова проявляли недовольство. Ему следовало поостеречься этой неприятной людской наклонности сеять вокруг себя страх, чтобы оправдать собственную трусость. Оставив их дальше пугать друг друга, он покинул лагерь, вышел к скалистой гряде и пошел, прокладывая себе путь среди бесчисленных пингвинов, не обращавших на него ни малейшего внимания.
Забавные двуногие, в черно-белых одеяниях, словно маленькие кюре, ходили вразвалочку всей своей гигантской колонией, образуя отдельные группы согласно только им известному порядку и перемещаясь по только им ведомым траекториям. Одни неотрывно смотрели в морскую даль, словно ожидая прибытия своих собственных моряков. Другие перекатывали яйца столь же прилежно, как это делают юнги, перекатывающие бочки. Третьи ныряли в море, и изящество, с которым они двигались в воде, красноречиво указывало на то, что это-то и есть их родная стихия. Удивительное единообразие этих существ делало совершенно невозможным отличить самца от самки, и, однако, тут и там по совершенно неуловимым признакам угадывались пары, как это бывает между старыми супругами, которые давно уже все сказали друг другу, но чья мимика все еще выдает их близость. Среди них мелькали другие птицы совершенно иного строения, похожие на павлинов, только с длинными ногами, настоящими крыльями и розовым оперением, чьи гортанные крики напоминали гусиный гогот. Иногда им приходилось перешагивать через пингвинов, которые не обращали на них никакого внимания, пропуская их, словно то были тени. Мужчина, карабкавшийся теперь на довольно высокий холм, чтобы осмотреть бухту, удивлялся сосуществованию двух столь разных видов и размышлял о мирных нравах этого гигантского сообщества, живущего, несомненно, по своим законам, имеющего свою иерархию, но где каждый, похоже, действовал по доброй воле, не нанося никакого ущерба окружающим.
Со своего наблюдательного пункта он увидел «Святую Благодать», лагерь, кишевший, как потревоженный муравейник. А напротив — яркую зелень терявшегося за горизонтом леса. И здесь, между морем и землей, он обрел наконец то, что искал, — убежденность.
Когда он вернулся в лагерь, конфликт, которого он так опасался, окончательно обозначился. Пассажиры надеялись снова взять контроль над «Божьей Благодатью», подкупив кое-кого из матросов, те же готовы были перерезать пассажиров, чтобы завладеть их товарами. Офицеры с помощью мушкетов попытались призвать всех к порядку, но это только распалило всеобщую злобу. Капитан принялся умолять красноречивого пассажира вмешаться. Тот ответил, что если он и в состоянии противостоять стихийному бедствию, то бороться с людской глупостью не в силах. Он уже сделал свой выбор между человеческой дикостью и дикой природой и немедленно отправляется в путь — на север Черного континента.
*Француженку провели в покой, созданный специально для любовных утех, этакий шелковый ларчик, посреди которого возвышался единственный предмет меблировки — завешанная вуалевым пологом кровать. Через узорную звездчатую решетку она увидела внизу город Куньямар с его островерхими строениями из коричневого камня, напоминавшими гипсовые розы.
Вошел князь, который только что отделался от своих докучливых министров и теперь был решительно настроен позабыть свои монаршие обязанности в обществе незнакомки. Ему было около пятидесяти, и приземистость его фигуры скрашивали тонкие черты лица и ясный взгляд. Сняв тюрбан, он показал свою пышную, подернутую сединой шевелюру и коротким жестом велел незнакомке обернуться. У нее возникло опасение, что князь не знает других языков, кроме родного, и что он объясняется со своими наложницами посредством универсального языка тела. Но вскоре у нее отлегло от сердца, когда он на изысканнейшем французском велел ей обнажить плечи: князь, которого готовили править с молодых лет, прекрасно знал историю различных государств, их языки и уклад жизни.
