Романеска - Бенаквиста Тонино
Утром он проснулся от сильной качки, из-за которой боцман даже приказал убрать часть парусов. К полудню шторм усилился, и обеспокоенные матросы стали вспоминать опасные прецеденты: шторма у берегов Греции и неподалеку от Сен-Мало, бурю в Целебесском море. Около пяти часов, когда горизонт исчез во мраке, капитан с помощником тщетно пытались справиться с паникой на борту. Вечером, когда судно закрутил смерч, экипаж вышел из повиновения, начался бунт. Вскоре примеру матросов последовали офицеры, и капитан, оставшись один у руля, смирился: с Божьим гневом не поспоришь.
Тут-то и настала очередь человека, никогда не выходившего в море. Услышав, как капитан поминает «гнев Божий», он сам впал в такую ярость, по сравнению с которой бушевавший вокруг шторм мог показаться легким дождичком. «Что знаете вы, капитан, о гневе Божьем?» Этот разыгравшийся ветер, силу которого они испытывали на себе, ни в коей мере не означал, что на них обрушился гнев Божий: Господу Богу и без них есть чем заняться, — к примеру, покарать слишком пылких влюбленных, разлучить их, чтобы восстановить свое достоинство. Плевать Ему на моряков, на хлопок, который они везут, на ром, которым они накачиваются, на треплющие их бури. Так что полагаться на Него — последнее дело! И потом, это просто нескромно — при малейшей неприятности кичиться тем, что на тебя обрушился Божий гнев. Ах, если бы смертные перестали все время ожидать Божьего суда и чувствовать себя под присмотром всевидящего ока, возможно, в один прекрасный момент они достигли бы такого трансцендентного состояния, что сами смогли бы отводить от себя удары судьбы! Раз Бога так часто не бывает на месте, почему бы человеку на часок не взять на себя Его обязанности, чтобы потом снова стать простым смертным, слабым и беззащитным?
Волны хлестали ему в лицо, но пассажир всё осыпа́л капитана упреками, заставляя его снова взяться за штурвал и доказать, что один полный решимости человек стоит сотни павших духом. Ибо никогда больше ему не представится такой случай — добавить свое имя к списку легендарных имен отважных капитанов, вступивших в схватку с разбушевавшейся стихией и победивших.
Возможно, именно этот последний довод и оказался решающим.
В ответ на призыв вспомнить о долге, капитан вскинул голову и принялся громовым голосом отдавать команды рулевому, затем как следует встряхнул помощников и несколько раз обошел судно, приводя людей в чувство и клянясь, что еще до рассвета они выпутаются из этой передряги и о них заговорят от Азорских островов до мыса Горн.
На следующий день корабль легко скользил по волнам дремлющего после бурной ночи океана. Люди лежали на палубе, удивляясь, что выжили после такого стихийного бедствия, которому скоро будет дано название. Измотанный за ночь капитан пытался снова принять командование судном, хотя командовать ему было особенно нечем: мачты вырваны с корнем, руль сломан, корпус поврежден, снасти от носовой части до кормы уничтожены. «Святая Благодать», терпящая бедствие повелительница морей, отдалась на волю океана. Капитану было одиноко, он не знал, что делать, и задавался вопросом, куда подевался этот ниспосланный Провидением пассажир, чей голос давеча перекрывал рев бури. Тот, кому все, сами того не ведая, были обязаны своим спасением. Он спас корабль, не дал ему погибнуть в морской пучине; может быть, теперь он поможет вернуть его на верный курс?
Человек, о котором он думал, томился на своей койке. Накануне буря возмутила его, но теперь, когда судно легло в дрейф, он ощущал полную беспомощность. И только крик впередсмотрящего, завидевшего землю, заставил его покинуть каюту.
Сгрудившись у левого борта, матросы и пассажиры вглядывались в затянутые дымкой очертания берега. Капитан, смущаясь, сказал, что, судя по всему, они добрались до африканского побережья и находятся сейчас в двух с половиной тысячах миль южнее первоначального места назначения.
Он заливает на тридцать долларов бензина: до Кливленда хватит. У них остается восемь долларов, на которые она может взять два больших кофе и белую футболку из тех, что вывешены на витрине мини-маркета при автозаправке. На телеэкране над кассой, передающем новости нон-стоп, она видит мчащийся в ночи серый «форд-капри», зарегистрированный в Нью-Мексико, с правым передним крылом другого цвета. Тот самый, что стоит сейчас у бензоколонки номер два. Словно в подтверждение этому на экране появляются фотографии двух французов, объявленных в розыск как особо опасные преступники.
Кассир напускает на себя безразличный вид, но его движения становятся судорожными. Он даже заставляет себя улыбнуться, давая сдачу этой особо опасной покупательнице и напряженно думая при этом, лежат ли дубинка и home gun на обычном месте — под рулоном бумажных полотенец. Он ничего не предпринимает, ждет, когда она выйдет, и только потом, не сводя с нее глаз, берется за телефон.
В машину преступники не садятся, а просто исчезают. На часах четыре ночи.
*Они перелезают через дорожное ограждение, чтобы нырнуть в заросли кукурузы, понимая, что перестали быть невидимыми. Часом раньше они радовались, считая, что им «везет». Теперь им приходится расплачиваться за то, что они посмели произнести это запретное слово. Им почти стыдно от этого, стыдно и горько, они действительно устали, ведь с самых первых дней они отбросили все мысли о везении, о судьбе, не желая даже допустить, что их выбор, их действия зависят от произвола и случайности. Мыслимо ли это, чтобы человеческой жизнью на всем ее протяжении управлял лишь случай и чтобы человек ради мимолетной удачи пожертвовал бы сразу и здравым смыслом, и своими убеждениями? Что до них, то они выжили только благодаря своей решимости. Ни разу — они особо настаивали на этом «ни разу» — Провидение не помогло им выпутаться из сложной ситуации.
Долгие дни одиноких скитаний, страхи — все позабыто. Теперь она могла положиться на своих чау-чау, неутомимых маленьких товарищей, серьезных, большей частью молчаливых, зорких, как орлы, серьезных, как китайские мандарины. Когда наступал вечер, они сами заботились о своем пропитании: эти жестокие хищники охотились на любую дичь, даже превосходящую их размерами, поскольку вдвоем они были неуязвимы. Это зрелище напоминало балет: вот они гонятся за добычей, вот настигают ее и разрывают в клочья. Несколько разбойников с большой дороги и пьяных солдат испытали их хватку на собственной шкуре: и ноги, и самолюбие у них были изодраны в клочья. Глядя, как они мчатся вперед, бок о бок, поглощенные своим немым диалогом, можно было подумать, что это они — путешественники, а долговязое существо, замотанное в белую ткань, которое путешествует вместе с ними, только помогает им не сбиться с маршрута и общаться посредством языка со своими сородичами. Не выпуская из рук компаса и карты, она знала теперь кратчайший путь от одного города до другого и временами, когда, слегка отстранившись, смотрела на свой драгоценный документ издали, непрерывная линия, соединявшая точку отбытия с пунктом назначения, представлялась ей нитью Ариадны, которая вела ее к любимому.
Прошло два месяца, прежде чем они добрались до Бенгальского залива. На одном из рынков, где торговали цветами и травами, она продала корзину белого жасмина и еще одну, полную зеленых листьев карри, редкого растения, из которого получали изысканную пряность. Затем заночевала в лачуге, где ютились семьи батраков. Одна мать, окруженная целым выводком ребятишек, удивилась, увидев одинокую женщину, и без обиняков спросила ее, кто она: незамужняя, вдова или брошенка. Рассердившись, что ее причислили к одной из этих категорий, француженка решила поразить воображение окружающих и заявила, что разлучена с супругом по воле тирана, решившего, что они колдуны и смогут исцелить его от неизлечимого недуга. Она достигла желанного результата: все вокруг в изумлении уставились на нее, а затем наперебой принялись расспрашивать, чем закончился для нее этот скверный оборот. Она раскрыла было рот, чтобы произнести фразу, имевшую уже когда-то успех у слушателей, но ее опередил раздавшийся из глубины помещения голос: «Очень плохо, нам отрубили голову!»
