Романеска - Бенаквиста Тонино
Однако окружающий пейзаж, состоявший из грязных канав, поросших странными коричнево-красными растениями, был ей совершенно незнаком. Неужели природа так изменилась? Сколько веков прошло с ее небесного путешествия? Радость ощутить себя вновь живым человеком понемногу отступала: в каком бы месте, в какую бы эпоху она ни находилась сейчас, она чувствовала какую-то незавершенность, ей словно не хватало какой-то части себя самой, и притом лучшей части.
Нечто похожее на ящерицу, весьма упитанную и не зеленого, а желтого цвета, заставило ее ускорить шаг. Живот у нее подвело от голода, и она направилась к склону холма, усаженному деревьями с дивными красно-золотыми яблоками, будто ниспосланными свыше. В ней проснулась сборщица ягод, и она представила себе, как наполняет яблоками корзину, но ограничилась лишь несколькими плодами, засунув их себе под блузу. Затем она пошла по склону, который показался ей рукотворным и состоял из террас, покрытых коротко стриженной травой. Воздух был теплым, она подумала, что сейчас май, и улыбнулась, услышав кряканье целой стаи уток. Она вознесла молитву, чтобы ее возлюбленный очутился в таком же благодатном краю, как и тот, по которому скиталась сейчас она. Искать его где-нибудь поблизости не стоило: где бы он ни находился сейчас, его отделяло от нее самое огромное расстояние, какое когда-либо преодолевал человек, — в этом и состоял главный смысл проклятия. Чтобы как можно скорее найти дорогу, которая приведет ее к нему, она отправилась на поиски цивилизации.
*Он проснулся будто после кошмарного сна. Еще в темноте ощупал он свое тело, проверив все его сочленения, и открыл наконец глаза.
Нарождающаяся заря окрашивала пышную природу в молочные тона. Совершенно сумасшедший лес рос, казалось, во все стороны. Неподалеку на охапках листьев спали люди с красной, дубленой кожей, рядом с ними на расстоянии вытянутой руки лежали луки и копья. Он поспешил отойти подальше, боясь конфликта, из которого явно не вышел бы победителем. Остановился на берегу реки и окунулся в прохладную, кристально чистую воду, чтобы смыть с себя пот и страх. К нему наконец вернулась память, а вместе с ней — внезапная тоска. Ему не хватало чего-то самого главного, и тело, похоже, поняло это раньше разума.
Живший в нем зверолов очень скоро почувствовал себя бессильным среди этой враждебной природы: он не мог ни раздобыть конского волоса для силков, ни загнать дичь в этих джунглях с непроходимыми, словно стена, зарослями. Перед ним возник дикий кот с длинными, украшенными кисточками ушами, на редкость свирепый, — с таким без оружия лучше не встречаться, да к тому же и мясо у него явно несъедобное. Отважившись откусить кусок от торчавшего из земли жирного, продолговатого корня, он тут же выплюнул его. Он решил двигаться строго на север, и вскоре его путь осветился появившимся в прогалинах небом, растительность стала редеть, а духота сменилась легким ветерком. Вдали послышался крик чайки, а почва под ногами стала наполовину песчаной.
Его ждал океан.
Первая мысль, посетившая его, когда перед ним открылся этот чудесный вид, была о ней — о той, которая, вне всякого сомнения, была сейчас там, на другом берегу. Рожденный на суше и никогда в жизни не встречавший моряков, он понял наконец прекрасную одержимость путешественников, отправлявшихся на край света на поиски сокровищ; теперь и он знал такое сокровище, ради которого стоило переплыть семь морей.
Идя вдоль берега, он обнаружил в одной из бухточек следы стоянки, судя по всему, это были военные: на забытых холщовых мешках и ящике виднелись штампы одного далекого королевства. Наверняка это был тот самый отряд, который он увидел двумя днями позже: человек десять той же расы, что и он, в красно-белых мундирах плыли на баркасе. Он не стал махать им, предпочтя отступить в лес, поскольку по опыту знал, что во время военных действий лучше избегать встреч с войсками, откуда бы они ни взялись. В своей первой жизни он встречал немало солдат, и всегда ему казалось, что они действуют по команде, поступающей из одной и той же высшей инстанции. Один раз его пытались силой записать в рекруты, в другой — приняли за врага и стали по нему палить, и только благодаря своему знанию природы и леса он избежал участи пленного, заложника и прочих жертв из числа гражданских лиц. Впрочем, сколько на Земле случилось войн, крестовых походов, нашествий за время его отсутствия? Сколько раз перечерчивали на ней границы и перераспределяли власть? Сколько народов, некогда бывших союзниками, стали противниками, сами не зная почему? Сколько стран сменили названия, язык, способ правления? Кто эти люди в красно-белой одежде, на кого нацелены их мушкеты? Пока у него нет ответа на этот вопрос, он будет держаться опушки тропического леса.
Обследуя местность, он научился распознавать съедобные побеги, залезать на огромные деревья и спать среди ветвей, чтобы не стать добычей зверья. Но однажды, слезая с такого дерева, он увидел, что внизу его поджидают несколько воинов-туземцев, и выглядели они гораздо опаснее любого хищника. Пока ему стягивали сплетенной из лиан веревкой горло и запястья, он размышлял, кто же из людей для него страшнее — те, в военной форме, или эти, в боевой раскраске?
*Через два дня пути она увидела бамбуковую хижину, за ней другую, потом еще десяток. Ей давно уже не терпелось встретить живого человека, прикоснуться к нему, и она приблизилась к деревеньке, перерезанной каналами с пришвартованными на них узкими лодками с острыми носами. Перед каждой хижиной стояла на коленях женщина и нарезала на узкой колоде траву и тонкие полоски мяса. Они переговаривались между собой, обмениваясь короткими веселыми возгласами, напомнив ей прачек из ее родного села. Их язык, состоявший сплошь из причудливых гортанных гласных, казалось, был создан для того, чтобы в конце фразы на губах говорящих появлялась улыбка. Но улыбка эта сменилась испуганной гримасой, а потом и тревожным криком, когда одна из женщин заметила вдруг непрошеную гостью.
Женщины толпой обступили ее, они трогали ее волосы, щупали ткань ее блузы и юбки. Старшая из них потащила ее за собой и спрятала в закутке, где сушился собранный урожай. Чужестранка не сразу поняла ее поспешность: с полей вот-вот должны были вернуться мужчины, которых ее появление могло озадачить и, может быть, даже рассердить. Тем более что она, возможно, принадлежала к тому племени, которое по два раза в десять лет являлось с запада, сея повсюду разорение.
На следующий день ей задали тысячу вопросов, на которые она не смогла ответить. Ее раздели, чтобы посмотреть, как она сложена, затем надели на нее длинную рубаху из небеленого холста, сплели ей широкополую шляпу из листьев. Не имея иного выбора, она целиком отдалась в руки этих женщин с одинаковыми миндалевидными глазами и медовой кожей, которые говорили все разом. Ее научили основам языка — так она узнала, что находится в «королевстве Сиам», — приобщили к работе на рисовых полях, чтобы она могла внести свою долю в общее дело. Мало-помалу чужестранке открывалась истинная ее роль. Скрывая ее от глаз мужчин, женщины сделали ее своим секретом, своим утешением от власти отцов и мужей. Ее тайное присутствие стало выражением их солидарности и, возможно, самым первым актом независимости.
«Гостью», как ее называли, приняли как родную, всячески ласкали, а она, глядя на мир глазами своих новых подруг, задумывалась, не станут ли из-за этого и ее глаза такими же миндалевидными, как у них. Все же ей не хватало языка — не для общения, не для выражения своей благодарности, а для того, чтобы рассказать, кто она такая, откуда и как скучает по мужчине, с которым каждую ночь видится во сне. Поведав им историю, связывавшую ее с ним, она смогла бы оставить им перед разлукой хотя бы частицу своего утраченного счастья.
Вопреки всем ожиданиям, ей представился такой случай.
Однажды она проходила мимо окон одного деревенского старейшины, который занимался вопросами собственности, и увидела лежащую на ивовой циновке аккуратную связку чистых свитков светло-бежевого цвета, чуть поуже тех, что были ей знакомы, но ровных и гладких. Ей охотно подарили несколько листов этой бумаги, изготовленной из коры тутового дерева, а когда она спросила перо, ей протянули чернильную палочку, обращаться с которой ей пришлось учиться.
