Романеска - Бенаквиста Тонино
Не дожидаясь начала братоубийственной схватки, француз стал убеждать испанца не попадаться в расставленную им ловушку. Почему бы им вместо бесчеловечности, в которой их обвиняли туземцы, не продемонстрировать своим тюремщикам полную ее противоположность? Что они потеряют, если предстанут в совершенно ином свете, покажут себя не завоевателями, а такими, какие они есть в глубине своей души? Он задумал рассказать уакани, как был когда-то осужден, казнен и как вернулся из страны мертвых.
Слушая его, Альваро терялся в догадках: похоже, его товарищ по несчастью, попав в плен, тронулся умом и страдает каким-то сказочным бредом, на что способен только мощный, но в то же время больной рассудок. Если только все эти умопостроения не были признаком исключительной хитрости, которая, если ею половчее воспользоваться, могла помочь им избежать верной смерти.
Туземцы, относившиеся, естественно, с недоверием к россказням этих поверженных хищников, не смогли устоять перед историей, в которой говорилось о потустороннем мире: тут было чем разжечь их вечное суеверие, ибо они верили в воскресение после смерти, а их легенды изобиловали духами и призраками. Что касается кровавой битвы, то, собравшись в тот вечер всем племенем вокруг клетки с пленниками, туземцы стали свидетелями неожиданного зрелища.
Рассказчик описывал совершенно другую природу и климат, чем здесь: там четыре времени года сменяли друг друга, причем первое было такое лютое и холодное, что люди могли ходить по воде и переходить пешком затвердевшие реки. Отдельный рассказ он посвятил описанию животных, населявших хлева и птичники, изображал их крики и пение, чем привлек множество новых слушателей. Затем он остановился на своем ремесле — звероловстве, поведав, как ловко умеет расставлять силки, как терпеливо умеет ждать, что вызвало немало шуток со стороны настоящих охотников. Наконец настало время для главной истории, ибо все, что случилось в его жизни до того, было лишь прелюдией к встрече с единственным и неповторимым созданием. Описывая ее манеры и изящество, он так увлекся подробностями, что переводчик, исчерпав весь свой словарный запас, прибег к образам, почерпнутым из собственных воспоминаний о Библии. Затем рассказчик описал их первую встречу, изобразив этот миг как свое второе рождение — наделенное всей остротой рождения первого ощущение внезапного возникновения из небытия, когда ты переполнен энергией, когда впервые испытываешь все пять чувств. Индейцам, захваченным столь пылким повествованием, вдруг привиделась тень женщины, явившаяся рядом с тем, кто ее воспевал; вскоре воображаемый силуэт окрасился в реальный цвет человеческого тела, а глаза засверкали во мраке. Не в силах оторвать взгляда от губ рассказчика, туземцы сами превратились в пленников, а узник стал их тюремщиком.
Когда он рассказывал об их жизни в деревне, о неприязни, которую вызвали они у односельчан, и мужчины, и женщины племени представляли себя не на месте последних, а исключительно главными действующими лицами этой истории — пылкими влюбленными, навлекшими на себя всеобщие проклятия. Когда же его рассказ дошел до суда и вынесенного им приговора, утвержденного впоследствии самим королем, они засвистали и загикали, выражая таким образом свое недовольство бесчеловечностью властей, правивших в тех краях. Но все это было ничто по сравнению с главой о небесах, где присутствие рассказчика и его возлюбленной было объявлено нежелательным. Да уж, их бог действительно жесток, раз он прогнал такие миролюбивые, такие любящие души.
Когда рассказ был окончен, индейцы поняли, в чем состоял глубинный смысл появления среди них этого белого человека. Они перестали видеть в нем чужака, нет, это был как бы разведчик, пришедший к ним, чтобы увидеть истинную цивилизацию, гуманную и развитую, а затем рассказать о ней своим погрязшим в варварстве соотечественникам. И его приход должен быть отныне записан в историю их рода. Каменотес сразу приступил к работе.
Пленникам позволили свободно передвигаться по деревне, их стали прилично кормить, им выделили хижину, чтобы они могли отдохнуть в темноте, перед тем как уйти. Сушеное мясо, фляга с водой, копье с кованым наконечником, золотой медальон с выгравированной на нем эмблемой племени — вот что бывшие узники унесут с собой, кроме воспоминаний об уакани, жестоких, но способных внять голосу искренности. Проходя мимо храма, они узнали на одном из барельефов знакомые обоим сцены — одному, потому что он их прожил, другому, потому что он их переводил. Там были изображены мужчина и женщина без одежды с отрубленными головами, их окружало несметное число символов — крест, солнце, руки, пламя, — большей частью непонятных для непосвященного. На другой плите фигурировали двое мужчин в клетке, а затем они же, вооруженные копьями, среди деревьев и диких зверей. «Кто бы это мог быть?» — спросил испанец у своего напарника, на что тот ответил: «Это два белых дьявола, у которых было сердце».
#runninglovers.
Минут через двадцать после полуночи она ведет машину по восьмиполосной автостраде в направлении Кливленда, он в это время обнаруживает через свой смартфон, что в социальных сетях им уже присвоен хэштег. Фото с ними из Театра Чикаго выложены в Сеть. Отрывая глаза от дисплея, он всматривается в небо — не сверкают ли среди звезд огни вертолета.
Если бы их не объявили в розыск, они ехали бы сейчас в противоположном направлении, в Колумбию, на поиски пирамиды — последнего следа цивилизации уакани. Никогда уже ей не увидеть своими глазами барельефы, испещренные символами, значение которых науке до сих пор неизвестно. Конечно, она видела их в Интернете, но только стоя перед самим камнем, можно испытать это чувство, которое столько раз описывал ей муж.
Он ведь уже отказался от мысли прочесть однажды тот манускрипт, написанный на коре тутового дерева, который несколько веков хранился в библиотеке одного буддистского монастыря, а сейчас является собственностью консульства Франции в Чиангмае, в Таиланде. До сих пор не было опубликовано ни одного его списка.
Та, что написала его, испытывает от этого факта скорее облегчение, чем сожаление. Те времена, когда влюбленные стремились рассказать свою историю, давно прошли. Сегодня они все отдали бы ради того, чтобы их следы чудесным образом исчезли как из людской памяти, так и из письменных источников. Забредя в театр, они совершили ошибку: им захотелось повернуть время вспять, они стали умиляться на самих себя. Что это было — тоска по прошлому или гордыня, — они не знали, но, возгордившись своим хаотичным прошлым, они подвергли себя опасности.
Пришло очередное сообщение с хэштегом #runninglovers. Какой-то француз заявляет, что он на их стороне, и призывает их ничего не бояться. Он может быть спокоен: слишком много чести этому современному миру, чтобы его еще и бояться.
Странствуя по Китайской империи, путница предпочитала останавливаться в городах, где надеялась остаться незамеченной. Если торговцы не выказывали к ней неприязни, она находила себе местечко на рынке, чтобы продать то, что насобирала в пути, затем на свой страх и риск шла в кварталы, считавшиеся опасными, в надежде встретить там какого-нибудь искателя приключений, прибывшего из ее страны, и удостовериться, что страна эта все еще существует. Она не встретила ни одного.
Проходя через гористую и очень зеленую местность, она нанялась вместе с другими сезонными рабочими на сбор неизвестного ей прежде растения, из которого готовили терпкий, душистый напиток, намного крепче всех других отваров, которые ей доводилось пробовать. Днями напролет она наполняла корзины чайными побегами, пачкавшими руки, раздражавшими глаза и ноздри. Вечерами, проглотив свою чашку риса, она делила короткие минуты отдыха с компанией сборщиц. Те спросили женщину с белой кожей, светлыми глазами и длинным носом, неболтливую и трудолюбивую, откуда она родом. При помощи нескольких известных ей слов она ответила: «Я ищу мужа». Что страшно развеселило всех присутствовавших.
