Под стук копыт - Владимир Романович Козин

— Кто?

— Женщины.

— Почему?

— Разносторонний вы, с вами не соскучишься!

— Официальной вы наконец можете быть, Настасья Степановна, или нет? Вторично…

— Срочная телеграмма вам из Ашхабада. Пожалуйста.

— Кадры подколодные!

В кабинет смело вошли Табунов и Шавердова.

Настасья Степановна скорбно воскликнула:

— Боги святые, я и не знала! Вместе удрали? Вернулись, самозванцы?

— Тихо, товарищи! — вскричал Питерский, в солдатском вдохновении встал из-за стола, ладонями придавил стол. — Телеграмма от нового директора — Баранова!

— Липа! — уверенно произнес Табунов.

— Официальным вы можете быть или нет, Виктор Ромэнович? — строго спросила Настасья Степановна.

— Ну как дети! — грозно прошептал Питерский. — Слушайте, спецы!

Четыре срочные телеграммы из Ашхабада: Питерскому, Табунову, Елю, Шавердовой — просьба прибыть на колодцы Геокча, где, по пути в Кушрабат, новым директором совхоза будет осмотрено стадо.

32

Все казалось посторонним.

Питерский не выспался.

Напрасно жена убеждала: "Миша, ложись!", "Миша, тебе — к поезду, рано утром!", "Не сомневайся, бухгалтер принесет на станцию все планы, сводки! И не в протоколах дело, а в ясной твоей голове, раз ты окончательно уверовал в проект Антиохова!", "Вспомни, Миша, каким бодрым, несгибаемым сделало Льва Николаевича Толстого крестьянское изречение: "Все образуется". Этот положительный пример…"

— Ой, да пойди ты со своим Львом Николаевичем!

— Толстой…

— Ну святыня, ну преклоняюсь, ну и что я должен делать с благодатью этой? Нашла время терзать меня классиками!

— Миша, ты не проворовался?

— "Власть тьмы"!

— Мне судить трудно. Но борьба рабочего класса с наследием царского режима не закончена, Миша, это есть и в "Правде" и в "Туркменской искре", в подвалах и передовых.

— Ты передовой человек, все собаки знают, — и оставь меня!

— Четверть Кушрабата и половина Мерва проворовались, и у тебя — третий "Ванька-Ключник"!..

— У меня полный распад мысли, весь я разорвался, Надя, ничего не понимаю, внутренне оборван, растрепан, — образно выражаясь, без штанов, как русалка!

— Миша, как же ты поедешь?

— На кой ляд новому директору собирать меня и всех спецов на Геокча? На колодцах Кабиносов сиднем сидит, главный специалист, не добьешься от него ни сводок, ни промфинплана, без овец и пастухов жить не может, интеллигент! А что я там?

— Может быть, новый директор сам крупный спец-овцевод?

— Директором должен быть туркмен: национальная политика, воспитание нацкадров! Образованный туркмен, он же — знаток каракулеводства? Нет таких. Пока. У тебя абстрактное мышление, — абстракций как блох! Где ты набираешься?

— Газеты пишут: колхозы и совхозы — кузница национальных кадров.

— Кузница!.. Каракумы, край страны, — улыбаешься всякому летуну залетному, как балерине!

— Не кричи, детей разбудишь…

— Кузница есть! Подумать только: ответственность перед человечеством — правильно построить первый социализм, небывалый! А как?

— Марксистски!

— Мешок инструкций — каждый месяц! Забежал в пустыню бродяга Табунов, засим прибыл бюрократ Антиохов. Не дураки: у одного — знания и задор, у другого — опыт и осторожность. Кому верить?

— Приляг, Миша, скоро — рассвет.

— Табунов — умница.

— Дезертир труда!

— Нет, не сбежал. Навострился было, но — любовь.

— Это слово — не для него.

— Все есть в человеке. Из человека надо лепить человека, а не муху, не вошь, не скорпиона. Не диалектик ты, Надя, а бестолочь.

— Ты лепил.

— Не закончил… Кто брал Зимний? Ангелочки "в белом венчике из роз, впереди — Исус Христос"? Кто дрался за власть Советов? Херувимы под общим руководством архангела Гавриила? Одиннадцать лет назад, когда расцветала за лесами и туманами, в бревенчатой избе, ты знала, что есть на свете бессмертное слово — марксизм?

— Миша, не надо, не брани меня!

— Ну и не ходи подбоченившись, пузом на народ: "Я — марксистка, а вы, прочие, — слякоть, смерды и смутьяны!"

— Табунов не нравится мне.

— Собачий субъективизм! Мы строим научный социализм — пли бабий: "захочу — полюблю, захочу — разлюблю"? Объективно — Надежда, я подчеркиваю: объективно — отважный бродяга Табунов полезнее всей пустоглазой солидности Антиохова, от которого нет-нет да и пахнет колониально-чиновной стервой!

— Так зачем же ты…

— Было совещание в райкоме. Конечно, подозрительного специалиста Табунова на совещание не пригласили: подозрительно умен, подозрительно хорошо знает пески, подозрительно независим в суждениях. Не один Табунов телом и душой томился в пустыне, но никто — даже Кабиносов — не прочитал о Каракумах столько, сколько ненасытный Табунов! Все, что можно по его заявкам, требованиям, спискам, мы выписывали, не жалея денег, из Москвы, Ленинграда, Ташкента, Ашхабада. Память у Виктора Табунова действительно подозрительная — как у шпиона гениального!

— Миша, Табунов — шпион!

— А Надежда Питерская — дура святая.

— Если ты докажешь, что Табунов не шпион, я соглашусь ходить в дурах!

— Сперва ты докажи, что Антиохов не шпион.

— Его все знают, он давно в Туркмении.

— Когда, откуда, с какой целью Антиохов, он же Истомин-Закаспийский, — приехал в Ашхабад?

— Миша, ты меня пугаешь?

— Два года назад — из Баку. В Баку — из Эривани, к армянам — от грузин, в Тифлис — из Новороссийска — Херсона — Одессы. Антиохов не летун, он — деловой путешественник, бывший царский штабс-капитан, интендантская крыса генерала Деникина и барона Врангеля, человечек пестрой масти, своевременно сдал красной разведке портовые склады Каркинитского залива и лично подвел командиру передового полка четырех карабахских и кабардинских чистопородных скакунов. Интендант был прощен. Интендант отрекся от родного класса. Интенданту доверили службишку в армейском обозе второго разряда. Интендант старался. Интендант советизировался. Истомин-Закаспийский — психолог, знает слабости человечьи, умеет скромно садиться в лучшее кресло, уважает благие чинные связи — через двоюродную бабку и родную тещу! Обновленный Антиохов с настырностью искал хлеба насущного и сдобы со сливочным маслом — и нашел спокойное кресло под солнцем Туркмении! Видишь…

— Вижу: бархан, на бархане — кресло, Антиохов командует, кругом — пустыня!

— Мать… троих детей, и сама — как дите! Сказочница!

— Антиохов — шпион или не шпион?

— Трус с курдюком!

33

В вагоне сидели молча. На жесткой скамье, лицом в полноту рассвета, в открытое окно, — три спеца; напротив — Питерский с портфелем.

Портфель был избыточно тучный; в руках Питерский держал листы скверной желтоватой бумаги и, вздыхая, читал.

Табунов держал в руках длинные неспокойные пальцы Шавердовой, ласкал их, пришептывая: "Птичка, вторая птичка, ой какая птичка, четвертая!.."

— Благодарю вас, — сдержанно произнес Питерский.

— Пожалуйста! — полным голосом отозвался Табунов. — Но не понимаю за что.

— Очень помогаете мне сосредоточиться.

Шавердова поспешно сунула руки в карманы своих парусиновых галифе и сказала:

— Сосредоточивайтесь, Михаил Валерьянович.

— В классических традициях бюрократизма, — дополнил Табунов. — Мой мудрый покойный папа любил говорить: "От бобра родятся бобрята, от бюрократа — хандра!" Когда я вижу жирный портфель, мне хочется воскликнуть: "Благодарю