Алфавит от A до S - Навид Кермани

Однако всего через три месяца началась революция, и Хомейни изгнал шаха, положив конец двум с половиной тысячам лет монархии. Часто говорят, что враждебность основывается на незнании, но страх Грина перед исламом возник не из-за незнания, а, напротив, из-за знания и восхищения. «Эта безмятежная спокойная уверенность не должна нас вводить в заблуждение, – пишет Грин 13 октября, все еще находясь в Иране. – Это старый Восток, который угрожает нашему западному миру, полному неопределенностей».

То, что великие державы называют настоящей политикой, жертвуя правами человека ради своих интересов – как это произошло в Дохе при взаимодействии с талибами, – в конечном итоге неизменно оборачивается против них самих. Возможно, Грин опасался ислама, потому что всю жизнь вглядывался в человеческую душу. Он знал, из каких темных глубин поднимается ненависть, как это показано в его «Левиафане» или «Адриенне Мезюре». В отличие от секулярного общества он сразу осознал, что для Востока и Америка, и Советский Союз принадлежат к христианскому миру. В январе 1980 года, когда пятьдесят тысяч русских оккупировали Кабул, Грин предсказал, что непосредственным результатом этого кризиса станет объединение всего ислама против всего Запада. С точки зрения Грина, человека, пережившего обе мировые войны, это могло означать только одно – угрозу Третьей мировой войны в Афганистане. И разве он не оказался прав? Спустя сорок лет афганцы все еще находятся в эпицентре этого конфликта. Мир не ограничивается Европой – поле битвы может располагаться и в двух тысячах километрах к юго-востоку и распространяться оттуда все дальше и дальше: Сирия, Ирак, Ливия, Йемен, Ливан, Мали, Кашмир, Сомали, Нигер, Алжир, Узбекистан, Чечня, Нагорный Карабах, Украина и, как всегда, Иерусалим. Как Восток в начале Второй мировой войны, мы можем оказаться на периферии, где все еще кажется спокойным, даже если уже происходят первые теракты и лодки с беженцами прибывают одна за другой.

236

Не проходит и дня с начала нашего путешествия в неизвестность, как начинается тревога: «Пожалуйста, соедините меня с дежурным врачом», потом вторая очередь ожидания у авиакомпании, и все это из Албании, где каждая минута стоит 1,59 евро, а ведь мы всего лишь пересекли пролив. Бесчисленные СМС продолжают приходить: «Отменен», «Задержан», «Отменен», «Задержан» – это стало нормой. «Что за эгоистичный поступок», – скажет мой муж, узнав, что я решила сбежать от массового туризма с выздоравливающим сыном, вместо того чтобы просто наслаждаться спокойствием у моря. И он будет прав: температура 38,6; и мы находимся вне системы. Мы мчимся на первом же пароме, который еще успеваем поймать, чтобы не попасть в албанскую больницу, и я достаю фотоаппарат из недавно купленной сумки. Встаю на колени и, настраивая фокус и освещение, задумываюсь: почему сон только усиливает красоту, даже если она уже совершенна? Как мать, я убеждена, что все остальные пассажиры так же зачарованно смотрят на моего сына, который, словно статуя, неподвижно сидит, прислонившись к стене каюты. Или это моя тревога заставляет его черты запечатлеться в моей памяти, как угольки в огне, и потому эта красота кажется почти неземной?

Проснувшись, он долго смотрит в одну точку, которой нет на горизонте: проходят секунды или даже минуты, прежде чем он понимает, где находится, словно парит в свободном полете, готовый приземлиться где угодно. Как если бы я стояла перед полкой, выбирая, какую книгу открыть. Но, к сожалению, это всего лишь иллюзия.

* * *

Кажется, здесь действительно шумнее, чем в обычных залах ожидания. Возможно, это связано с тем, что туристы редко путешествуют в одиночку; у них нет той сосредоточенности, как у деловых путешественников, поэтому они больше разговаривают, обсуждают каждую скидку и делятся историями о прошлых отпусках. Для сотрудников магазинов, ресторанов и контрольных пунктов этот уровень шума в разгар сезона, должно быть, настоящая пытка; мне уже через полчаса становится невыносимо, когда я слышу лишь обрывки фраз на разных языках.

Между тем приходит сообщение с известием о смерти, и я в спешке отправляю ответное СМС: «Ее мужество и твоя поддержка останутся в твоем сердце, в ее душе и для всех нас как пример для подражания для всех нас». Автокоррекция подводит, потому что внимание сосредоточено на сыне, а не на клавиатуре: глагол в неправильной форме, дважды повторяется «для всех нас», и адресат – коллега, который наверняка заметит, что я спешила. Продолжаю держать телефон в руке, чтобы среди этого шума почувствовать вибрацию, когда из клиники перезвонят.

* * *

По дороге в клинику замечаю, что лес уже переливается желтыми и красными красками. Возможно, из-за жары листья начали увядать уже в августе? Возвращение домой принесло некоторое облегчение: молодой врач успокаивает нас и говорит, что из-за простуды не стоило прерывать отпуск. «Мальчишка, – раздраженно думаю я, чувствуя, что меня считают параноиком, – вот появится у тебя ребенок, тогда и поймешь».

Дома я предлагаю сыну посмотреть телевизор – еще слишком рано, чтобы ложиться спать, а таблетки нужно принять только в десять. Он счел реалити-шоу на РТЛ подходящим фоном для завершения дня, который для него начался в два часа ночи в Албании. Ухожу за едой и возвращаюсь с двумя половинками жареной курицы и бутылкой кетчупа, что вызывает у сына первую улыбку за весь день. После мороженого мы смотрим выпуск новостей «Хойте Журнал» – годовщина Пражской весны и встреча родственников из Северной и Южной Кореи спустя семьдесят лет разлуки; старики плачут без стеснения.

Я радуюсь тому, что реальность оказывается интереснее любого шоу на РТЛ. В приподнятом настроении я даже читаю сыну стихи Эмили Дикинсон, сначала на немецком, а затем на английском, как и планировала сделать во время отпуска.

Кто не нашел небес внизу,

Тот не найдет и выше,

Быть может, ангел – твой сосед,

Но ты о нем не слышал [85].

– Сразу и не понять, – говорит сын после того, как услышал стихотворение сначала на немецком, а потом на английском.

– Чем загадочнее стихотворение, тем дольше можно наслаждаться пониманием, – объясняю я.

Но по его лицу видно, что моя поэтическая философия уже не вписывается в его сегодняшний день.

* * *

Перед тем как лечь спать, я просматриваю письма за день и невольно переключаюсь на сохраненные сообщения. Каким только мыслям не предавался Оффенбах, когда я объявила ему о своем замысле! В начале года он даже считал возможным, что начнется война. Ему представлялось, что мое алфавитное путешествие будет запечатлевать события, которые потрясут мир, и с нетерпением ждал, чтобы