Создатель эха - Ричард Пауэрс
– Будто я – животное, а он – охотник-следопыт. Он видит то, что невозможно узреть невооруженным глазом. Видит такие детали, о существовании которых мы с тобой даже не подозреваем.
Партнер ненастоящей сестры маскируется и ходит за Марком по пятам: тут бы и Фрейд понял, что одной МРТ будет недостаточно. Очевидно, причина таких убеждений – не только в разладе меж вентральным и дорсальным потоками распознавания. Но как разобраться в психологических процессах, нейробиологический субстрат которых на данный момент неизвестен? Вебер не строил теорий относительно новых суждений Марка. Его задача – лишь помочь новому психическому состоянию приспособиться к самому себе. Больше никто не обвинит его в недостаточном сострадании. Пусть Марк сам напишет свою историю.
Каково это – быть Марком Шлютером? Жить в Фэрвью, работать на скотобойне, а потом – раз! – и пережить разлом жизни на до и после? Необузданный хаос и абсолютная дезориентация, вызванные Капгра, отзывались у Вебера тупой болью. Смотреть на самого близкого и дорогого в мире человека и ничего при этом не чувствовать. Но вот что самое удивительное: внутри Марк ничуть не изменился. Спасибо импровизации сознания. Марк остался привычным, а вот мир – странно исказился. Юноша прибег к бреду, чтобы разрешить это несоответствие. Конец «я» – продолжение самого себя.
Марк, во всяком случае – еще, оставался прежним, насколько мог судить Вебер. Он пытался вжиться в личность напротив, сплетающую все происходящее в единый заговор. Карин понять легче – ужас, отчаянные поиски ответов, самоуничижительные электронные письма. Но как можно стать Марком Шлютером, не ведающим о своем Капгра, если не получалось постичь даже здорового Марка, любителя пикапов и слесаря скотобойни? Что уж там, Вебер больше не представлял, каково быть Джеральдом Вебером, убежденным ученым из прошлой весны…
– Все местные замешаны. Следы заметают. Кроме тебя и Барби я никому не могу доверять.
Что, по мнению Марка, скрывали жители? И с какой стати он решил, что может доверять Веберу? Как врач Вебер имел правило не потакать бреду пациентов. А вот с другими людьми себя не сдерживал. Например, с таксистом-пакистанцем, когда тот начал болтать о связях «Аль-Каиды» с Белым домом. Или агентом службы безопасности в аэропорту, когда тот заставил его снять ремень и обувь. С попутчицей, что схватилась за его руку на взлете, вбив себе в голову, что самолет взорвется на высоте четыреста пятидесяти метров. Потворствовать Марку – значит не нарушать статус-кво.
– Итак, судя по всему, я переговаривался с пацанами по рации. Они ехали в машине Руппа, я – в своем пикапе. Мы куда-то направлялись, причем спешили. И одну из машин им пришлось остановить. Забавная деталь: та женщина, что Карин из себя строит? Она изначально намекала, что парочка была на месте происшествия, а я ее не послушал.
С Марком действительно что-то случилось в роковую ночь. Друзья ему солгали. Объяснять записку ангела-хранителя или как-то интерпретировать следы шин Вебер не брался. Собственные рассуждения на тему того, почему мир видится Марку в новом свете, совсем не тянули на удовлетворительный ответ. Марк изучал и анализировал собственное внутреннее состояние дольше и глубже, чем кто-либо извне. Следовательно, нет ничего предосудительного в том, чтобы выслушать его предположения. В каком-то смысле – это проявление сочувствия.
Марк завалился на диван, опершись плечом на подлокотник и зажав подушку меж колен, и выдвинул финальную гипотезу. Вероятнее всего, он стал невольным участником секретного биологического проекта.
– Прорыв в области экспериментов. Вроде того, за которым отец постоянно гнался. Но масштабней, такое только правительству по зубам развернуть. И еще с птицами связано. А то с чего бы Бердмену за мной бегать?
Ни ответа, ни объяснения у Вебера не было.
– Естественно, проект держится в строжайшей тайне. Иначе мы бы уже все прознали, согласись? Вот что я думаю. Все началось с момента выписки. Со мной что-то сделали, пока под наркозом резали. Хотя Карин-клон заладила, что никто меня не резал. Но у меня из головы болт торчал. Небольшой краник, да? Чтобы вводить мне всякую дрянь, а потом высасывать. Может, мне наш разговор сейчас вообще снится. Что, если они имплантировали нашу встречу прямо мне под корку?
– Тогда и мне что-то ввели, поскольку я абсолютно уверен, что физически присутствую здесь и сейчас.
Марк прищурился.
– Правда? То есть ты признаешь?.. Погоди. Не надо тут сказки рассказывать. Неправильные у тебя выводы.
Он что-то нацарапал в блокноте, откинулся на спинку дивана и положил ноги на кофейный столик, уставившись в другой конец комнаты. Затем резко вскочил, указал трясущимся пальцем на компьютер. Пошатнувшись, направился к столу. Несколько раз постучал ногтем указательного пальца по монитору.
– Раньше мне как-то в голову не приходило. Ни разу… Думаешь, последние несколько месяцев жизни Марка Шлютера запрограммированы в правительственном аппарате?
Полностью отрицать такую вероятность Вебер не мог.
– Это многое объясняет. Например, почему мне кажется, что я живу в видеоигре и не могу пройти уровень, чтобы перейти на следующий.
Вебер предложил прогуляться к реке. Марк нехотя согласился. Но свежий воздух его подстегнул. С каждой фразой он становился все упрямей. Ученый осознал, что, вероятно, содействовал развитию синдрома Марка. Ятрогения. Сотрудничество врача и пациента.
– Так вот, я болтаю по рации с парнями. Чтобы скоординироваться, общими усилиями догнать нечто. Внезапно замечаю что-то на дороге. Слетаю на обочину и переворачиваюсь. Вопрос: что я увидел? Что могло быть на дороге ночью? Вариантов не так уж и много.
Вебер согласился.
– Люди, которых не должно было там быть. Необязательно террористы. Могли быть и наши.
Они возвращались по пыльному гравию меж двух стен из красновато-коричневой зрелой, готовой к сбору кукурузы. Осень всегда изводила Вебера предвосхищением. Прохладный, сухой, бодрящий ветерок обдувал его так, как не обдувал уже много лет. Прекрасный день вселил надежду: вот-вот что-то нагрянет. Пульс участился. Шагающий рядом Марк сдулся и помрачнел. Походка была ровной: травмы зажили.
– Иногда мне кажется, там был он. Марк Шлютер. Тот, другой. Работяга который. Он уверенным в себе был. Все бы твои хитрые тестики за раз прошел. Вот кто там был в темноте. И я его сбил. Убил.
Марк начал раздваивать самого себя. Он может пролить свет на многие загадки в области сознания. Через поле они вернулись обратно в Ривер-Ран, к «Хоумстару», и уселись бок о бок на бетонных ступеньках крыльца. Марк широко расставил ноги. Собака – Блэки номер два – подошла ближе, гремя цепью, и уткнулась мордой в ладонь хозяина. Марк ее то гладил, то игнорировал. Существо заскулило, не в силах постичь человеческую прихоть. Собственно, как и Вебер. Он поклялся не делать ничего, что могут трактовать как эксплуатацию. Но обычное сочувствие не исключало активной
