Рассвет сменяет тьму. Книга первая: Обагренная кровью - Николай Ильинский
Особенно нагорновцев напугал приезд на мотоциклах и грузовике немецких солдат. Все население села собрали на выгоне, недалеко от бывшего сельсовета, разделили мужчин и женщин, выделили в отдельную группу подростков, всех поставили в шеренги и с помощью старосты и полицаев придирчиво проверили каждого. Сам Свирид Кузьмич ходил с фашистским офицером по рядам выстроившихся мужиков и излагал проверявшим краткую биографию сельчан: чужаков не обнаружили. А солдатня в это время бесцеремонно рылись по хатам и сараям — искали летчика сбитого кукурузника. Гибель важного генерала не давала им покоя. Было приказано проверить все населенные пункты на несколько километров в округе. Фашисты прочесывали лес, однако во все потаенные уголки дойти не могли, прежде всего боялись. Не обнаружив летчика и в Нагорном, немцы уехали, оставив в душах сельчан неодолимый страх.
Здание школы пустовало, как и полагалось во время летних каникул, с той только разницей, что никакого ремонта не проводилось, как это было в довоенные годы. Но приближался сентябрь, день первого звонка. И Антонина Владимировна, единственная из учителей оставшаяся в Нагорном и не схваченная фашистами, поскольку была беспартийной, хотя муж, директор школы, и был коммунистом, поделилась с бывшими своими учениками новостью.
— Вызвал меня в управу староста, — начала она, горько усмехаясь, — и требует, чтобы я с первого сентября приступила к занятиям в школе… Однако приказано учить детишек только в четырех классах… Главное, как заявил мне Свирид Кузьмич, а ему так сказали в уезде, чтобы дети наши умели лишь читать и писать… Читать приказы немецких властей и подписываться, что такие приказы читали. — И, понизив голос, она добавила: — Будущим бауерам, которым в знак военных заслуг отдадут земли нашего колхоза, сильно грамотные батраки не нужны: читай приклеенный на стене приказ и работай… Вот и все образование, — вздохнула Антонина Владимировна.
— И вы согласились? — насторожился Митька.
Антонина Владимировна пожала плечами:
— Нет Константина Сергеевича, он посоветовал бы, как поступить…
— А учить-то детишек надо, — задумался Виктор. — Если не вы, то кто? И главное, чему и как?
— Вряд ли у меня получится, ребята, — сорвусь! — с отчаянием сказала учительница и, попрощавшись, пошла во двор школы.
Виктор и Митька с грустью посмотрели ей во след.
— Уйдет она из Нагорного, — с уверенностью в голосе предсказал Митька. — И правильно, нечего этим уродам служить!..
— Вряд ли уйдет, — покрутил головой Виктор.
И действительно Антонина Владимировна осталась в родной школе. Узнав об этом, ребята сами отправились туда. В классах было тихо и знакомо, в одном на стенах еще висели портреты русских писателей, в другом Периодическая система и портрет ее создателя Менделеева, пахло партами, выкрашенными в прошлом году в светлые тона стенами. Казалось, вот-вот прозвенит звонок и классы заполнят детские голоса. Будто и не было оккупации! Антонина Владимировна встретила бывших учеников радушно, предложила сесть.
— Вы все же согласились?! — в голосе Митьки звучала неопределенность: с одной стороны, ему хотелось, чтобы Антонина Владимировна осталась в Нагорном — без нее школа теряла всякий смысл, а с другой — служить фашистам такая учительница не могла по самой своей сути, да и позволят ли оккупанты ей так рассказывать учащимся о русской литературе, о географии, как умела она?
— А как ты думаешь, Митя, — задала она вопрос на вопрос.
— Не знаю, — растерялся Митька, такого вопроса он никак не ожидал.
— Вот так же и я не знала… Сначала решила: брошу все и уйду подальше от этого ада!.. Но куда? Не в том смысле, что некуда податься: есть у меня сестра, живет не очень далеко отсюда, а в том, что от себя не уйти… Подумала: а кому оставить детишек? Кого пришлют на мое место? А вдруг сынка нашего старосты Оську? Были разговоры и об этом. Он же загадит души нашим детям… Вот почему я решила остаться, Митя, и исполнить свой долг до конца, — глаза учительницы сверкнули необыкновенным светом, на щеках появился румянец, волнение и решимость охватили ее. — С врагом можно бороться не только оружием, но и словом. Не так ли во все времена поступали русские учителя, настоящая русская интеллигенция? Вот я и попробую…
— Я так и думал, Антонина Владимировна, — обрадовался Виктор. — А если что понадобится, зовите, мы придем на помощь…
— Спасибо, мои хорошие, — улыбнулась учительница. — К сожалению, о местных партизанах пока ничего не слышно. Только на вас вся моя надежда…
Партизаны должны были объявиться, как думали Виктор, Митька и Тихон, обязательно в лесу. Но туда, до самой Холодной балки, ездили и ходили уже многие — собирали волнушки, грузди, рвали орехи, рубили пни, сухостой, но никого из посторонних там не видели и не слышали. Даже полицай Егор Гриханов на скрипучей телеге, в которую запряг неизвестно где приобретенную лошадь, отважился поехать в лес и привести несколько бревен на зиму. И его никто не тронул. Екатерина просилась взять ее с собой, давно, мол, в лесу была, соскучилась, но он не взял: побоялся — мало ли что могло случиться!
— Сиди дома, — сердито отказал ей Егор Данилович к облегчению Аграфены Макаровны, которая больше, чем за мужа, боялась за дочь.
Егор вернулся домой с дровами поздно. Но был довольным и даже радостным, хотя и сильно уставшим.
— Там тихо, как и прежде, — сбрасывая одной рукой с телеги бревна дуба и ясеня, не без удовольствия рассказывал он жене, которая дрожала, как осиновый лист, пока он находился в лесу. — Зря ты боялась, Груша… Да и за что меня убивать, я никому ничего плохого не делаю… Пусть еще спасибо скажут, что я согласился стать полицейским, а то бы на мое место кого-либо посерьезнее прислали… Узнали бы тогда. …А в лесу все-таки хорошо дышится!
Аграфена Макаровна просила мужа, чтобы он помягче относился к односельчанам, не обижал никого, как это частенько делал Антон Званцов: уж таким оказался услужливым новой власти, что на душе становилось тошно. Нет, в присутствии старосты полицай Гриханов мог поорать на кого-нибудь из своих, потрясти плеткой перед носом, но делал он все это для пущей важности, для вида. Ругал — будто гладил по шерстке. Даже своему давнему обидчику Федулу, избивавшему его незабвенного Князя, он, встретившись как-то на улице села, добродушно сказал;
— Ладно, Федулка, ты меня не сторонись, когда увидишь, не бойся, я зла на тебя не держу… То, что мы с тобой подрались тогда,
