Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк
– Говорите, музыкальные инструменты вам понадобились? – переспросил он Яшку. – Ну, есть такие. Надо же было на кого-то их сбагрить, вот на меня и оформили. Да только толку от них никакого. Пацаны буквально за пару месяцев размолотили их в хлам. Я уже не раз завхоза просил, мол, давай спишем эти дрова, а он не соглашается, говорит, что нужно пять лет выдержать, пока по нормативам они не придут в негодность. Вот каждый год и приходится во время инвентаризации обманывать и записывать в ведомости, что вся эта лабуда изнашивается на пять-десять процентов… И на помойку их пока не вынесешь, потому что могут приехать из Управления и попросить продемонстрировать. И приезжают же проверять, хотя прекрасно всё понимают! Показываю им пустые коробки, в которых ничего нет, а они кивают головами и закрывают глаза…
Сперва Яшка хотел попросить показать ему эти пустые коробки, потом решил, что разглядывать их бесполезно – только себе настроение портить.
– Единственное, что осталось в более или менее работоспособном состоянии, – утешил его Толян, – это пара микрофонов и две колонки, которые пацанам на растерзание не отдали, а установили в актовом зале для проведения собраний. Всё это тоже на мне числится… А почему вы, Яков, интересуетесь аппаратурой? – он рассмеялся и оглянулся на внимательно слушающих их разговор мастеров. – Хотите на себя переписать? Так я это сделаю с превеликим удовольствием! Баба с возу – курам на смех…
Они и в самом деле сходили в актовый зал, и Толян показал ему в подсобке за сценой ящик, сваренный из толстых железных листов, в котором стоял плохонький, но работающий усилитель, навалены бухты проводов и лежала пара дешёвых микрофонов. Всё это худо-бедно работало, но ни для какого ансамбля, даже самого захудалого, естественно, не годилось.
– Ну, будете на себя переписывать эту с позволения сказать аппаратуру? – ехидно поинтересовался Толян, закрывая ящик и навешивая на него большой амбарный замок.
– Не буду – отмахнулся Яшка. – Для ансамбля это не подходит.
– Ого! – удивился физрук. – Так вы и в самом деле собираетесь ансамбль делать?! Серьёзно? А то тут люди разное говорят. Ну что ж, надежды вьюношей питают… Только вам, даже если бы у нас была самая лучшая аппаратура на свете, никто этого сделать здесь не позволит.
– Это ещё почему?
– Разве непонятно? Вы же забесплатно взваливать на себя такую ответственность не станете и потребуете ставку руководителя ансамбля, ведь так?
– Нет. Я даже не задумывался над этим…
– Пока не задумывались. Если дело пошло бы на лад, рано или поздно потребовали бы. А у директора лишних ставок нет. Место руководителя ансамбля уже занято.
– Кем?
Толян хитро прищурился и ткнул себя пальцем в грудь:
– Так я и сказал, кем!
– Значит, руководитель ансамбля есть, а самого ансамбля нет, – разочарованно протянул Яшка, – и аппаратуры фактически нет, хоть она и числится по документам. Абсурд какой-то, честное слово! Мёртвые души…
– Потому аппаратуру и не списывают в бухгалтерии, чтобы лишних вопросов не возникало. Хотя могли бы возникнуть, если бы кто-то очень захотел… Никому это не надо. Теперь вам понятен расклад?
– Как же вы, не имея никакого касательства к музыке, можете числиться в училище руководителем ансамбля?
Толян оскалился и жизнерадостно пропел:
– Цыганский принцип: кто первый встал, того и тапочки!.. Никто и не возражал против того, чтобы отдать эту ставку мне… А как вы хотели? Часов у физкультурника мало, вот и придумывают разные способы зарплату поднять… Да вы не переживайте, у нас многих оформляют чёрт те знает кем, лишь бы человека удержать. А иначе кто сюда пойдёт работать на голую ставку? Профтехобразование – это вам не Клондайк, где можно озолотиться…
После разговора с физруком Яшке стало по-настоящему тошно. Выходило, что всё происходящее – это не более чем глупый, но тщательно отработанный розыгрыш, один большой, бесконечно длящийся спектакль, где все играют свои не особо героические роли, при этом без зазрения совести и с удовольствием обманывают друг друга и самих себя, ничего ни от кого не скрывая. Зато всех новичков, попадающих в их круг, заставляют безоговорочно принимать правила этой гадкой и нечистой игры. И наверняка горе тому, кто ослушается…
Как никогда раньше, Яшка почувствовал сейчас, насколько всё, что его окружает, пропитано ложью – неприкрытой и самодовольной. Она абсолютно во всём – и в надоевших плакатных лозунгах в коридорах училища, и в обязательных словах, произносимых не только на уроках, но и на педсоветах… А если эта ложь каким-то чудом вдруг исчезнет, что останется вместо неё? Хлам, разломанные коробки без динамиков и гитары без струн, записанные в ведомостях спортинвентарём. Даже от нормального человеческого общения друг с другом здесь отвыкли…
Ну, ладно, пускай он не профессиональный учитель математики, но ведь материал-то худо-бедно объяснял, и его подопечные слушали и понимали. Он даже научился обуздывать тех, кто вёл себя отвратительно и мешал на уроке. Высмеивал при всех, и эти потраченные впустую пять минут, давали свои плоды – остальные опасались его острого язычка и волей-неволей замолкали, слушая, что он рассказывает дальше. Но ведь самое-то ужасное, что не только у него, но и у других учителей – и он это не раз слышал на педсоветах! – происходило то же самое, вот только усмиряли разбушевавшихся хулиганов уже не с помощью шутки и высмеивания, как он, а с помощью мастеров производственного обучения и итоговым походом в кабинет старшего мастера для получения уже совсем другой науки… Может, такое иногда и было необходимо, но не каждый же раз!
Обидней всего оказалось то, что он, по наивности решивший – нет, не изменить этот несправедливый мир! – а всего лишь помочь заблудившимся пацанам стать лучше, чем им уготовано, натолкнулся на бетонную стену равнодушия и безразличия, когда, по сути дела, уже не он, а его высмеивает тот же самый мир, привыкший жить по волчьим законам – неписанным и
