Тата - Валери Перрен
Пауза.
БЛАНШ
Мы навсегда расстались на тротуаре. Мне было двадцать четыре года, и передо мной в этот момент стояла моя единственная настоящая семья, которую я любила. Низенький человечек и плачущий гигант с Ноэ на руках. Все невероятно нежные и чувствительные. Они пообещали давать о себе знать, но разве можно написать тому, у кого нет адреса?
Мы с Судоро поселились в Лионе. Сначала в одной квартире, потом в другой, в третьей, в четвертой. Так поступают беглецы, и мы вели себя соответственно, но в конце концов заняли квартиру в центре города из двух смежных комнат: Судоро хотел слышать, как я вхожу и выхожу.
Он нашел мне работу в «Кабаре птиц» во 2-м округе. Хозяева, Ариэль и Сэм, были его давними знакомцами. Я всегда была близка с Ариэль, а Сэма побаивалась. Родитель специально отдал меня под их надзор, чтобы они все ему докладывали. Кабаре предлагало посетителям «ужины с представлением». Я встречала гостей, продавала сигареты, помогала накрывать столы. Акробатика осталась в прошлом, но я надевала на работу платья с блестками, которые мне ужасно нравились. Труппа была молодая, прошедшая цирковую школу, я же фактически пришла с улицы, но не переставала тренироваться, чтобы не утратить ловкость, гибкость и силу. Мне было важно заботиться об этом принадлежавшем только мне пространстве внутренней свободы. Я привязалась к артистам, но не полюбила их, как Наталью, Фабрицио и Нестора.
Попробую в нескольких словах сформулировать, какими были тридцать лет моей жизни. Сделать это совсем нетрудно, если каждый день похож на следующий. Судоро перебивался всякой случайной работой, и мы существовали как супружеская чета, только что не спали в одной постели. Я ни разу не заикнулась о расставании – у меня не было права покинуть его. Негласный запрет. Я была его собственностью. Завести роман? Выйти замуж? Думать не моги! Он забирал у меня всю зарплату, мы вместе ходили по магазинам, на рынок, к доктору: он ждал у кассы или в приемном покое и всегда расплачивался наличными. В нашем доме не было ни чековой книжки, ни кредитных карт. Я не могла остаться одна или выстроить только мое, личное, пространство. Он ни разу не прикоснулся ко мне, не ударил, но я знала: если уйду, он найдет меня и убьет. Случалось, он встречал меня после работы – неожиданно, без предупреждения. Чтобы продемонстрировать всю полноту власти надо мной.
В 1980-м он согласился купить мне телевизор, но следил, какие программы я смотрю, чтобы никакая ненужная мысль не затесалась мне в голову. Какая именно? Он, должно быть, полагал, что я ничего не знаю о любви. Жалкий псих. Он никогда не говорил «люблю тебя», не обнимал, не целовал. Я тоже. На свете полно людей, которые даже не разговаривают друг с другом.
У меня были друзья, случайные любовники – в этом смысле кабаре предоставляло широкие возможности, но я никогда не просыпалась утром в объятиях незнакомца. Я старалась выглядеть девушкой, которая «не привязывается», хотя на самом деле была узницей. Занималась любовью наспех, между концом работы и временем, когда должна была возвратиться домой. Соблюдала точный хронометраж. Влюбилась я один раз. Но навсегда. Любовь, конечно же, была невозможна. А как же иначе, если живешь с дамокловым мечом над головой!
Пауза.
БЛАНШ
Судоро был манипулятором. На двадцатилетие он сделал мне подарок, о котором я давно мечтала: купил собаку. Веру. Маленькую метиску спаниеля и таксы. В тот день он уверился, что я не попытаюсь сбежать. Он оставался с собачкой, когда я работала, но перед уходом я ее выгуливала, а когда возвращалась, Вера встречала меня у двери. Мы шли на прогулку, а потом вместе засыпали.
Каждый месяц, с 19-го по 23-е, Судоро отсутствовал, причем исчезал вместе с Верой. Я кричала, плакала, умоляла, но он ни разу мне ее не оставил. Когда они возвращались, моя девочка выглядела нормально – ее не били, досыта кормили. Я всегда спрашивала себя, где он ее держит, куда уезжает, но ни разу не нашла в карманах билета на поезд или автобусного талона. Он не оставлял следов. Так продолжалось три года, а потом прекратилось – без всяких объяснений.
Я жила пленницей тридцать лет. Решетки моей тюрьмы были установлены при рождении. Благодаря дочери Судоро имел регулярный доход и бесплатную прислугу. Мне приходила в голову мысль об убийстве. Часто. Столкнуть его с лестницы. Отравить. Задушить. Но я так и не посмела. Слишком боялась карательных мер в случае неуспеха. Да и вообще, во мне нет ничего от убийцы.
Мы не разговаривали. Я старела. Он тоже. Я продолжала работать в «Кабаре птиц», со временем стала отвечать за бронирование и кассу. Каким бы невероятным тебе это ни показалось, Колетт, я клянусь твоим здоровьем, что не взяла себе ни одного чужого сантима, меня никто не уличил в нечистоплотности.
Сэм отдавал мою зарплату Судоро из рук в руки, думая, что все переводится на мой счет в России, родной стране отца. Если Ариэль задавала вопросы, я играла положенную роль. Оставалась сообщницей моего тюремщика.
Как только Вера умерла у меня на руках от старости, Судковски сразу вернулся с новым питомцем, щенком джек-рассел-терьера. У этого человека было звериное чутье, он почувствовал, что вот-вот меня потеряет. Я совсем обезумела от горя и хотела все прекратить. Бросить работу. Свести счеты с жизнью: Вера была незаменима! Но потом Ланселот – так я назвала своего питомца – покорил меня преданным взглядом и щенячьей энергией. Он стал единственным рыцарем, спасшим мне жизнь, в которой, кроме собак, у меня была только твоя дружба, Колетт.
17
15 ноября 2010
Корнелия сделала это нарочно. Я уверена. Она умна, поэтому ошибки быть не может. Мне хочется убить ее, но сил не осталось, и я подожду. Пока. Она заказала четыре билета в TGV. Я сижу напротив Аны, Пьер – напротив Корнелии. Как она посмела? Пьер с нами. Мы едем в Париж, время – 17:30, Колетт упокоилась рядом с моими родителями. Я затолкала чемодан
