Невьянская башня - Алексей Викторович Иванов
Бирон вымогал новую взятку, понял Акинфий Никитич. И он, конечно, эту взятку даст. Мало будет Бирону — ещё добавит. Бирон ведь не разумеет, что Акинфий Демидов обретёт не крепостных и не послабление в податях, а первенство в человечестве, потому что горные заводы есть главная сила грядущего. Бирон не слышит, но уже повсюду грохочет и звенит железный век, божий мир превращается в машину, и править будут железные души.
— Тогда завтра я жду от вас письма его сиятельству, — завершил фон Трейден. — И для себя за услугу осмелюсь напомнить вам про кюнсткаммер минералов. А теперь дозвольте откланяться, час уже поздний.
В голове у Акинфия Никитича всё плыло и сверкало, но он сам открыл капитану дверь кабинета.
Через советную палату, с лестницы и снизу, из сеней, до него донёсся какой-то непривычный шум: топот, взволнованные голоса дворни и стук. Акинфий Никитич с удивлением вспомнил, что у него есть и обыденная жизнь — дом, контора, завод, работники, Невьянск… А снизу, из сеней, вдруг долетел истошный вопль:
— Башня!.. Башня горит!..
* * * * *
Онфим снял замок, вынул крюк из петли, а дверь в каземат всё равно не открылась — она упёрлась в кочергу, вбитую Савватием поперёк прохода.
— Лычагин, отвори! — прохрипел Онфим в узкую щель.
Савватий его, конечно, слышал. Со своей стороны он крепко прижимал дверь плечом. В каземате мелькал и вспыхивал свет: это бесновался демон. Из жёлоба вытекало сразу несколько потоков; каземат затопило уже по колено, однако плита лещади ещё оставалась выше уровня воды, и родовой пламень горел, как и прежде. В воздухе плавала сизая ледяная дымка.
— Я топором дверь в щепу разнесу! — глухо пообещал Онфим.
Савватий не ответил.
Сверху донеслись удары по чугунному люку. Демон мгновенно вихрем собрался под сводом — так собака вертится у ворот, за которыми стоит хозяин. А потом перед Савватием повисла огненная голова рогатого козла. Она безумно вывернулась как-то набок, словно козёл смотрел только одним глазом. Савватий увидел узкий, кошачий зрачок демона, пылающий тьмой.
— Ты в ловушке, дурак! — торжествующе выдохнул демон. — В башне — Артамон, в подземелье — Онфим! Беги, покуда слепец за топором ушёл!
Холод подземной воды пробирал Савватия до костей, зубы стучали.
— Твоя Невьяна тебя сторожам выдала! — глумился демон.
В полумраке каземата извивалось огромное змеиное тело в чешуе из тусклых вспышек — оно то появлялось в крутом изгибе, то исчезало.
— Я всем нужен, а ты — никому! Беги, покуда не поздно!
— Ты меня уже и пугал, и упрашивал, — сквозь дрожь ответил Савватий. — Теперь искушать задумал? Не надоело? Просто сдохни.
— Ты сдохнешь, а не я! Тебя Онфим убьёт!
— Я сам его убью.
Внезапно демон метнулся по каземату вкруговую: летящий багрянец озарил кирпичные стены, будто они вращались, как в хороводе. Чугунный люк гудел от ударов. Перед Савватием снова появилось козлиная морда.
— Ты не затопишь мой родовой пламень! — заявил демон. — Онфим дверь сломает, и вода в подземный ход потечёт!
Савватий даже засмеялся:
— Я же мастер! Кому ты врёшь? Лещадь ниже порога.
От ярости козлиная морда раздулась вдвое; демон замотал рогами.
— Я самый могучий! — свирепо взревел он. — Я башню выпрямлю!
Савватий не сразу понял, о чём говорит демон. Выпрямить башню?.. Зачем?.. И вдруг всё стало ясно. Ежели покосившуюся башню выпрямить, то лещадь плавильного горна поднимется выше уровня пола в подземном ходе. Вода не зальёт горн — она будет неудержимо убегать в подземный ход.
Савватий бессильно смотрел на демона. Как он помешает этой огненной твари? Никак! Демон отыскал способ спастись!.. Сердце Савватия сдавило отчаяние. Ну почему же ему всегда не судьба? Он не отступал от правды, а всё оборачивается напрасной суетой, обманом и бесполезными потерями.
— Я своё дело доделаю, — сказал Савватий. — А там как бог решит.
Демон победно расхохотался и рассыпался на всполохи. Каземат словно закидало мелкими лепестками пламени: они осели на стенах и своде и тихо впитались в кирпичи, как вода в песок. Теперь сама кладка неровно и тяжко замерцала пятнами, разводьями и завитками — демон вселялся в башню.
А на дверь за спиной Савватия обрушился удар топора.
…Невьяна уловила присутствие демона, когда с крыши палатки по винтовой лесенке взошла на нижний ярус столпа. Она не знала башню так, как знал Савватий, часовой мастер, и пробиралась в темноте почти наощупь. На нижнем ярусе ей почудилось, что чуть-чуть развиднелось. Потом она поняла: вокруг и правда посветлело, но не солнечным светом, белым и радостным, а печным — красным и гневным. Стены словно бы сами излучали прозрачный багрянец; он вылеплял углы, проёмы и балки перекрытия.
Невьяна поднималась выше, и багрянец, поднимаясь вместе с ней по ярусам, тяжелел какой-то внутренней мощью. Башня будто раскалялась от земли, вернее от своего подземелья, и Невьяна подумала, что демон, угадав её порыв, жаждет помочь — озаряет ей дорогу к курантам. Но колдовской пламень демона, проницая кладку, обдирается о кирпичи и звереет от боли.
На этот пламень, обомлев, смотрели и те, кто оказался на Господском дворе, — сторожа, прислуга и работные, идущие на завод. Башня беззвучно затлела в ночи, будто уголь. От фундамента, скрытого сугробами, по стенам, оплетая окна, ползла зловещая, как зараза, краснота. Её накал усиливался в едва заметном трепете. Башня разгоралась, точно костёр на ветру: дьявольское свечение охватило нижнюю часть и медленно, упрямо лезло вверх по прямоугольному столпу к фигурным восьмерикам. Люди на Господском дворе смотрели, не отводя глаз: вся стрельчатая громада превращалась в сумрачно пылающий фонарь. Очертания граней, ярусов и арок не изменились, но башня целиком наполнилась недобрым огнём, словно была узорчато вырезана из камня-рубина, сказочного яхонта, остекленевшей драконьей крови.
— Башня, башня горит!.. — истошно заорали со всех сторон.
…Акинфий Никитич вылетел на крыльцо в одном камзоле.
Нет, пожара не было. Башня грозно рдела в темноте драгоценным и смертоносным самоцветом — гранёным кристаллом вавилонской высоты. Господский двор накрыло широким и тусклым заревом. Акинфий Никитич понял: в башню вселяется демон. Не просто обитает где-то в каземате, а пропитывает собой телесную материю всех устоев, связей и сводов. Зачем?..
С той стороны, в которую был направлен уклон башни, мрак чернел как-то ожесточённо ярко, и казалось, что в нём сейчас начнут стрелять молнии. Это демон незримо напирал на стену, давил, отжимал её назад. Он пытался вернуть падающей башне былую ровную прямоту. От его неимоверного усилия само пространство словно бы неслышно застонало. Колючая «держава» и узорчатая «ветреница» на шпиле засияли, как золотые.
Но душу Акинфия Никитича ничего не тронуло. В мыслях Акинфий Никитич находился неизмеримо далеко от Невьянска. Мысли его были о развёрнутой ландкарте, на которой неведомый чертёжник из столичной канцелярии холодно и точно изобразил «Ведомство Акинфия Демидова». Башня, демон, пламень — к чему они сейчас?.. Они остались в какой-то волшебной детской сказке. А казённая бумага была сильнее любого демона.
Но в подвале башни слепой ключник Онфим продолжал прорубаться сквозь окованную дверь. Под ударами топора трещали и лопались толстые доски, со скрежетом рвались железные полосы; дверь дёргалась и стучала о кочергу, вбитую в простенке враспор. Савватий не знал, что предпринять, как обороняться. Оружия у него не имелось. Каземат казался багровой пещерой, залитой подземной водой;
