У смерти твоё имя - Диана Аркадная

Девушка перехватывает ручку и быстро оставляет несколько строк:

«Я знаю, что отец делает с телами. Он сжигает их, а затем создает свои картины из плоти и крови».

Только закончив писать, она осознает, что все это звучит как история о кровавом безумце. Писал ли он Прозерпину из красок, замешанных на крови Олеси? А быть может, Зои? На чьих костях держится холст?

Тимур хмурится, буравя взглядом написанное, приписывает ответ:

«Дороги, наверное, уже свободны. Нужно уходить».

Сабина медленно кивает. Она не решается рассказать юноше свои мысли и вместо этого, опустив голову, вновь сжимает пальцы на его одежде. Тимур обнимает ее за плечи, и пусть их тела разделены решеткой, они этого не замечают. Девушка не знает, кто из них делает первое движение, но они оказываются на полу, все так же не размыкая объятий. Их ладони скользят по телам друг друга, пока, наконец, не переплетаются между собой.

Она не может подавить сотрясающую ее дрожь. Тимур сквозь прутья прикасается к ее лбу теплыми губами, а затем принимается осыпать поцелуями все ее лицо. В какой-то момент их губы встречаются, и они замирают, впитывая острую нежность этого касания.

Девушка чувствует себя так, словно вышла под яркий солнечный свет после темной комнаты. Этот свет ранит ее глаза, заставляя плакать еще больше, но отказаться от него невозможно. Ей остается только принять неизбежную боль, которую, она знает, однажды сменит удивительный мир, полный множества вещей, которые изменят ее, взрастив на останках старого и мертвого новую жизнь.

Они засыпают прямо там, у решетки, не размыкая рук и до последнего не разъединяя взглядов. Сон их спокоен и глубок, и потому ни один из них не слышит громовых раскатов, звенящих обещанием скорой грозы.

Глава 17

В это утро солнце слепит особенно ярко. Ночью случилась целая буря с ветром и ливнями, которая изломала деревья и разбила остатки рыхлого снега, освобождая уставшую от долгой зимы землю с проклюнувшейся ранней травой.

Сабина знает: холода уже не вернутся, они остались позади. Волглая почва пружинит под кроссовками, и девушка идет сначала неспешно, а затем все быстрее и быстрее, пока не срывается на бег. Ноги ее то скользят по размокшей грязи, то получают опору из выползших наружу узловатых корней, и она бежит все быстрее, чувствуя, как сердце закручивает свой бег в ее груди и тепло утренних лучей оседает на разгоряченной коже. В какой-то момент Сабина все же теряет равновесие, но успевает зацепиться за ствол молодой березы и удержаться от падения. Прижавшись щекой к шершавой коре, она пытается отдышаться, а затем смеется, чувствуя небывалую легкость.

Красивый день.

Раньше в ее жизни было много таких дней, но она не смотрела по сторонам, чтобы заметить. Мир Сабины был маленьким, темным и холодным, и солнце не могло достичь ее, чтобы растопить лелеемую внутри пустоту.

Она поднимает голову на искрящиеся в золотом свете облака, и, пусть улыбка остается на ее губах, ей хочется плакать. Не от боли, не от страдания, а от совершенства того, что видит. Пробуждающийся от зимы лес необъятен, и необъяснимый трепет охватывает все существо Сабины. Голова ее кружится, а легкие жадно вдыхают сладкий воздух, словно стремясь вобрать в себя частицу окружающего величия.

Животные и растения в лесу умирают и появляются на свет, но лес как единое целое все равно остается там же, где был и сотни лет назад. Разве не в этом секрет бессмертия? Бесконечный цикл жизни и смерти существ, на смену которым приходят другие существа.

Рядом раздается карканье. Девушка чуть поворачивает голову. Ворона, притулившаяся на ветке почти на уровне ее глаз, смотрит на нее, склонив маленькую головку, и снова каркает. Сабине мерещится в этом звуке вопрос. Она улыбается.

Только большое и целое может быть вечным, но возможно, и оно когда-нибудь найдет свой конец.

А ей пора возвращаться.

Когда Сабина заходит в пристройку, то приглаживает распущенные волосы и щипает себя за щеки, чтобы придать им немного румянца. Ей хочется быть красивой в этот красивый день. Виз беспокойно трется о ее ноги, когда она медленно идет вдоль коридора, всматриваясь в висящие на стенах фотографии как в первый раз. Старый род. Старая фамилия. Девушке совсем недолго довелось быть частью этого большого и целого, и это было особенным чувством.

Тимур уже ждет ее.

Сабина любуется им. Должно быть, с таких одухотворенных, исполненных внутренним светом лиц художники былых лет писали свои лучшие картины.

Юноша тревожно всматривается в ее глаза, отмечая в них что-то новое. Ему не нравится то, что он видит, но он не может подобрать слов, чтобы выразить дурное предчувствие.

Сабина достает из кармана ключ, и глаза Тимура расширяются, когда он видит его. Ключ от камеры Чиркен всегда носил при себе, девушка знала об этом, поэтому умышленно оставила свою куртку в охотничьем домике, чтобы у нее был повод одолжить отцовскую. Ключ оказался во внутреннем кармане, а Чиркен предсказуемо не стал настаивать на том, чтобы она вернула парку, когда они подъехали к дому.

Отпереть замок у нее получается не сразу, но наконец звучит щелчок, и парень, не дожидаясь, пока это сделает девушка, рывком отворяет дверь. Пару мгновений они смотрят друг на друга, застыв в неподвижности, а затем Тимур делает шаг к ней навстречу и сжимает в крепких объятиях. Сабина кладет голову ему на плечо и прикрывает глаза.

Горячие губы находят ее ухо, и шепот обжигает ее кожу:

– Пришла.

Девушка так же тихо отвечает:

– Перед отъездом отец зайдет, чтобы проверить тебя, поэтому ты вернешься в камеру и сделаешь вид, что спишь. – Она вкладывает в карман его брюк ампулу и маленький шприц. – Мы пробудем в мастерской до самого вечера, он хотел сегодня закончить с картиной. У тебя будет время спокойно уехать.

– Что значит – у меня? – руки Тимура сдавливают ее почти до боли, но Сабина встречает эту боль словно старого друга. – Мы должны уехать отсюда вместе.

– Не могу. – Она грустно улыбается.

– Но почему? – В его голосе упрямство мешается с отчаяньем, словно он уже знает, что не сможет ее переубедить, но не может не попытаться.

– Не рассказывай никому про отца, – просит девушка вместо ответа. – Не надо.

Юноша отстраняется и испытующе смотрит на нее.

– У нас же будут доказательства.

– Все эти люди – думаешь, они захотят знать? Что их мать, дочь, любимую не просто убили, а разобрали на части, сожгли дотла, чтобы затем сделать