На закате - Хван Согён
3
В шестидесятых, в эпоху перемен, отец потерял место секретаря. Вроде как он получил взятку за разрешение на незаконное строительство. В нашей семье, правда, ничего от той взятки не прибавилось. По старым временам, может, и речь-то шла о блоке сигарет. Отец не смог получить полноценного образования и навсегда остался самоучкой, так что, возможно, это был его предел. Он продал наш неказистый домишко и наделы земли, которые достались ему от свекра, и, забрав нас, уехал в Сеул. Перед отъездом он все колебался между Сеулом и Тэгу.
Мы приехали с вещами в район, расположенный на склоне холма, неподалеку от рынка Тондэмун. Отец арендовал за помесячную оплату двухкомнатную квартиру в доме из цементных блоков. Двора перед домом не было, и кухонная дверь выходила прямо в переулок. Из комнатных окон тоже виднелись переулки, а задняя стена была общей с соседним зданием. Рядом с входной дверью висели две связки ключей для меня, братишки и родителей. В каждой был ключ от дома и ключ от уборной, которую мы использовали вместе с жителями дома рядом. Чтобы пойти в туалет, нужно было взять ключи и выйти на улицу. Деревянная дверь легко пропускала все звуки, и мне, хоть и был ребенком, всегда было стыдно встречаться с прохожими, когда я выходил из туалета. Каково же было взрослым, особенно маме?
Когда мы приехали в Сеул, там жил один наш земляк, чуть постарше отца, который работал в нотариальной конторе и за которого отец уцепился, как за соломинку. Раньше, в деревне, он, как и отец, работал мелким служащим в администрации. Отец стал выполнять его поручения в конторе. Денег, которые он таким образом зарабатывал, едва хватало ему на рюмку-другую и нам на то, чтобы хоть чуть-чуть разнообразить скудный рацион.
Мать в Сеуле наконец-то дала волю своей кипучей жизненной энергии. Как-то договорившись с охраной, застолбила себе место в торговом ряду на рынке Тондэмун и начала торговать с рук. Покупала и перепродавали трикотаж, носки, белье. Когда я учился в старших классах, нашу семью постигло новое испытание. Отец свалился с инсультом. Он поправился впоследствии, но до самой смерти его левая нога плохо двигалась. Наше положение, конечно, ухудшилось, но если бы не потеря работы, болезнь была для него даже благом — хоть отдышался немного.
Мы переехали в другой район на склоне холма, еще беднее, чем тот, рядом с рынком Тондэмун. Сюда переселяли людей из районов Чхонгечхон и Чуннанчхон, которые активно перестраивали. Водопровод находился на широком пустыре, во многих домах не было уборных, и со стороны дороги построили пару туалетов общественного пользования. В нашем доме было две комнаты и терраса, выходившая в длинный узкий дворик. За изгородью виднелась крыша соседнего дома, и издалека была видна оживленная улица, так что наш дом был по местным меркам расположен неплохо. Кроме того, у нас был собственный туалет. Район находился на возвышенности, и водопровод нам в дом провели, только когда я уже оканчивал школу. Снаружи дом выглядел неказисто, с деревянными створками вместо стеклянных окон, но матери пришлось изрядно напрячься и влезть в долги, чтобы позволить себе такое жилье.
У мамы появился лоток на местном рынке, который располагался на въезде с шоссе. Она быстро поняла, что трикотаж тут никого не интересует. Лучше всего продавалась еда, особенно хорошо шли дела у рыбных лавок, хоть с рыбой было много возни. Она стала закупать рыбу по оптовым ценам на рынке Тондэмун и перепродавать у нас. Привезет несколько ящиков, разложит скумбрию, сайру, рыбу-саблю, минтай на узком прилавке, почистит и начинает торговлю. Вставала она очень рано, чтобы собраться и выйти на рассвете, когда вся семья еще крепко спала. Рынок разрастался, продавцы вскладчину заказывали грузовики для перевозки продуктов, товара стало больше, а проблем — меньше. С того времени отец начал помогать матери.
Никто не мог и подумать, что отец, который всю жизнь просидел, скрючившись за столом, да теперь еще и больной, сможет помочь жене. Но он стал собирать остатки рыбы, которую не купили, и делать из нее закуску омук[2] на продажу. Разжившись растертыми соевыми бобами в лавке через дорогу, он смешивал их с измельченной рыбой и крахмалом, и его омук получался аппетитнее и сытнее, чем тот, что делали с добавлением муки. Вскоре в нашем районе не осталось никого, кто не пробовал бы папин омук. Отец самостоятельно изучал все о приготовлении омука и изобретал новые рецепты. Часто он рано освобождался, потому что ингредиенты для готовки слишком быстро заканчивались. Так сложилось само собой, что торговля рыбой переросла в торговлю готовыми закусками. Родители проработали на рынке больше десяти лет. Они выкупили наш съемный дом, приобрели магазин и даже смогли отправить нас с братом учиться в университет. Хоть им и не удалось заработать на что-то большее, чем дом в бедном рабочем районе.
Я не доставлял хлопот родителям. В Сеуле я стал много учиться. Во-первых, мне особо больше нечем было заняться, во-вторых, я был твердо убежден, что должен любой ценой уехать отсюда. К счастью, поступив в хороший вуз, я благодаря одному приятелю начал подрабатывать домашним учителем и вскоре уехал из семьи. После армии я тоже поселился отдельно от родителей, потом уехал учиться за границу. В общем, получилось так, что почти сразу после школы я стал жить самостоятельно.
Когда же я познакомился с Чемёном?.. Тогда еще не прошло и нескольких месяцев после нашего переезда в Сеул, старшеклассники были на летних каникулах. У съезда с шоссе на перекрестке стоял рынок, от которого поднималась вверх главная улица нашего района. От нее в разные стороны ответвлялись многочисленные улочки. Иногда это были не просто переулки, а довольно широкие бетонные дороги с двусторонним движением, на которых располагались водопроводные колонки, туалеты и небольшие лавочки. Наш дом стоял как раз у одного из таких перекрестков, с правой стороны. Перекресток этот одним концом упирался в узкую дорогу, на которой и стоял дом Чемёна. Хоть он был последним на улице, за ним был не тупик, а узкая, бегущая по крутому склону вверх дорожка, которая вела к сложенной из булыжников
