Невьянская башня - Алексей Викторович Иванов
Сквозь дремучий огонь, как сквозь непролазную урёму, Савватий сошёл в Слуховую палату и повернул к лестнице дальше, на средний ярус столпа. Охваченная заревом лестница была чиста — но, преграждая путь, на ней стоял старый мастер Катырин, сгоревший в башне пять дней назад; Савватий сам в часовой каморе поднял с пола его нательный крестик.
— Не делай того, Савка, — глядя исподлобья, угрюмо сказал Катырин.
У Савватия волосы шевельнулись — говорить с мороком!.. С демоном!..
— Ты умер, Михал Михалыч…
Савватий наступал, а Катырин пятился вниз по лестнице, плыл.
— Дак я тогда всё и понял, Савка…
— Что ты понял?
— Гришку понял Махотина… Царь-домну его… Работу нашу…
Савватий упрямо теснил мёртвого старика.
— Нельзя нам демона истреблять! — убеждал Савватия Катырин. — Не наше это правило!.. Коли есть такая сила — надо в оборот её брать! Так на заводах положено! Всё берём на претворение! Реки, недра, леса, ветра!.. И демонов тоже берём, из всего пользу извлекаем!..
— Не отпели тебя по-божески, — ответил Савватий, — вот и в плену душа.
Мёртвый доменщик не мог задержать его даже ненадолго. Савватий сошёл на средний ярус и повернул к последней лестнице четверика.
И тут уже народу было полным-полно, как в храме на службе. Савватий обмер… В толпу смешались и живые, и мёртвые, и все глядели на Савватия, и Савватий знал их всех, и все они враз говорили — гомон затопил палату:
— Нас неволей не принуждают! Никто нас не гонит! Сами хотим! Мы сами такие! Сами заводу жизнь отдадим! Воля наша, Савка! Без принужденья мы! Заводские мы! Неволи нет! Демон — завод наш! Нельзя иначе! Такие мы! Не трожь демона! Мы в радости! Труды — наша вера! Железны души мы!..
Савватию казалось, что он сходит с ума. Призраки толклись перед ним, перемешиваясь друг с другом. Призрачный Акинфий Демидов униженно кланялся, прижимая руку к сердцу. У Татищева шевелилась шляпа — на голове отрастали рога. Слепой Онфим широко и жутко улыбался, и половина головы у него съезжала набок. Гаврила Семёнов, истончаясь, вытягивался, как дерево, и раскачивался. Двоился и дрожал, точно отражение в воде, Леонтий Степаныч Злобин. Никиту Бахорева корёжило, из него лезли какие-то рычаги. Старый оружейник Евсей Мироныч суетливо мелькал в толпе, обгорелый до костей, до дыр, подобно ветхой тряпке. К Савватию сунулся Кирша и зашипел, словно кот, дохнув пламенем. Ворочался Гриша Махотин: его раздувало, выпучивая то горб, то плечо, то брюхо. Приказчик Степан Егоров раззявил огромную, как у домны, пасть. Плясал Ваньша, подмастерье Савватия, похожий сейчас на беса с собачьей мордой…
Савватий закрыл лицо руками и пробирался по памяти. Где она, дверь из столпа?.. Савватий нашарил кованую скобу и потянул на себя.
Под высокой кровлей палатки его обдало холодом. Темнота. Вокруг — ни души, ни звука. С железных стропил свисают ледяные сосульки. Савватий был мокрый от пота, будто выскочил из бани. Из адской бани с чертовщиной.
Он пересёк пустое гулкое пространство и через ограждение глянул вниз, на гульбище. Там тоже никого. На винтовой лесенке Савватий помедлил, схватившись за жгучие от стужи перила, и выровнял дыхание: от крутых оборотов закружилась голова, а из памяти опять полезли призраки.
По гульбищу Савватий двигался осторожно, стараясь не шуметь. Дверь наружу багрово светилась щелями — там, у башни, горел костёр караульных. Голоса Кирши Савватий не услышал: значит, Кирша исполнил свою задачу — отвлёк «подручников» — и ушёл от греха подальше. Савватий тихо отворил дверь в двойную горницу. Весь его путь сквозь башню сверху вниз состоял из чередования дверей и лестниц, дверей и лестниц…
Савватий едва не застонал. Посреди горницы его ожидала Невьяна. Такая, какой Савватий и увидел её после долгих лет разлуки: в душегрейке с песцовой оторочкой и с пуховым платком на плечах. Светлое лицо в сумраке и чёрные, внимательные глаза. Конечно, это был демон, однако рассудок уже пошатнулся, и Савватия тянуло поверить, что перед ним подлинная Невьяна.
— Савушка… — негромко окликнула она.
Савватий стряхнул со спины мешок с тряпьём, стащил армяк и бросил его на пол. Не глядя на Невьяну, он принялся укладывать в армяк поленья, что валялись возле печи. Поленья будут нужны в каземате…
— Я знаю, ты добрый, ты людей спасти хочешь, чтобы не погибали они ради заводов… Но что же ты как дитя-то малое на судьбу обиделся?
Савватий молча увязывал узел с дровами.
— Так мир устроен, Савушка. Таков порядок вещей. За все свершения всегда людьми заплачено. Ничто народам даром не даётся…
Савватий продел в узел кочергу. Кочерга тоже будет нужна.
— Цари на войнах павшими солдатами поля устилают… Церковь селения «выгонками» опустошает… А заводы трудами свою жертву принимают. Не нами оно предустановлено. Роптать — напрасная трата души…
Савватий снова навьючил на спину пухлый мешок, поднял кочергу с узлом — уложенными в армяк дровами. Отворачиваясь, он обогнул Невьяну и направился к дверке, за которой лестница вела в подклет башни.
За дверкой снова стояла Невьяна.
Савватий слепо и упрямо двинулся вперёд, глядя под ноги на кирпичные ступеньки. Громоздкий мешок и неудобный узел шаркали по стенам тесного прохода. Куда делась Невьяна, Савватий не знал.
В подклете скопился густой мрак. Савватий сбросил ношу и, присев, начал нащупывать чугунную плиту, под которой располагался лаз в подвал. Пальцы попали в нужную выемку на плите. И вдруг над Савватием словно затлел слабый свет. Демон не унялся: рядом опять появилась Невьяна.
— Прости, Савушка, что не сберегла любви к тебе… — зашептала она. — Так уж судьба повелела, сердцу не прикажешь… Акинфий на твоё место заступил, и ничего мне тут не изменить… Прости…
Подцепив кочергой, Савватий выворотил и оттащил плиту. В кирпичном углублении чернели квадратная чугунная рама и чугунная крышка люка с толстым кольцом. Савватий взялся за кольцо и с натугой вытянул крышку. Усилия, с которыми он откупоривал подвал, помогали не чувствовать боли, не вникать в слова призрака — горькие слова, убивающие слова.
— Но ежели ты ещё любишь меня, пощади, милый… Не запирай демона. Запрёшь его — меня Акинфий не примет обратно, ведь для него мы с тобой заодно… Прошу тебя, Савушка, помилуй… Не лишай меня любви. Я перед тобой виновата, но не держи меня в себе и не отнимай у меня Акинфия…
Из проёма люка поднимался слабый отсвет родового пламени.
Савватий скинул в каземат мешок с тряпьём, скинул армяк с дровами — тот внизу распался, и дрова со стуком рассыпались, скинул кочергу — и она звонко лязгнула о кирпичи. Затем Савватий размотал с пояса длинную верёвку. Один её конец привязал к скобе на двери, другой сбросил в люк. Наконец он приподнял и перевернул крышку люка.
Призрачная Невьяна смотрела на его приготовления и плакала.
По верёвке Савватий спустился в проём и, повиснув, одной рукой с мучительным напряжением задвинул за собой крышку — так, чтобы она, звякнув, легла точно в чугунную раму. Кольцо теперь находилось на нижней стороне крышки. Никто не сумеет открыть люк снаружи, в подклете, — не за что уцепиться, всё гладко. Только он сам сможет открыть себе выход, когда будет покидать каземат. Если, конечно, будет покидать его через люк. И если вообще будет.
Невьяна осталась в подклете.
Родовой пламень еле горел, почти не освещая каземат, словно демон не желал, чтобы Савватий хоть что-то видел. Но Савватию и этого слабого света было вполне достаточно. Спрыгнув на пол, он сразу принялся за работу. Он всё уже продумал заранее.
Шумела подземная речка, безмятежно выпадая в кирпичный жёлоб из арки в стене справа; по жёлобу вода утекала в другую арку — слева. Чтобы погасить родовой пламень, надо затопить подвал выше лещади горна. А чтобы затопить подвал, надо заткнуть отверстие водотока.
