Стон дикой долины - Алибек Асылбаевич Аскаров
— Ай, и ты хорош! К чему мозги мне паришь?
— Ты, Нургали, потерпи чуть-чуть... Съезжу-ка я к Степану Колмогорову в Ботапское ущелье... Помнишь этого пасечника?.. Попробую переговорить с ним. Вполне возможно, если не станем требовать плату, а предложим даром, он согласится взять твоего осла.
— Какая плата?! Наоборот, если он вдруг заартачится, я готов ему сверху целых сто рублей приплатить. Уговори, придумай что-нибудь и уломай...
— Откуда ты собираешься взять деньги, бедолага, чтобы сверху приплачивать? — зароптала тут же Бибиш.
— Ради такого дела найду! По людям пойду, но обязательно найду! — уперся рассерженный Нургали.
К счастью, Лексей все-таки уговорил Колмогорова взять ишака даром. Надев на него новехонький недоуздок, навьючив на спину седло, Нурекен вручил повод Лексею и, попросив его передать пасечнику огромное спасибо, отправил Тайкару к новому хозяину.
Проводил и облегченно выдохнул «ух», словно гора с плеч свалилась. А на следующий день дрых без задних ног до самого полудня.
Да будь он проклят, этот осел, с того самого дня он его больше ни разу не видел...
Вот, и такую историю довелось пережить Нурекену за его долгую жизнь. Кому-то она, может быть, покажется комичной, ему же тогда было совсем не до смеха.
Лексей все связанное с этим происшествием знает наизусть. А раз так, разве не придет ему в голову поделиться с библиотекарем? Наверняка уже проболтался, поди, напел как легенду! Да еще приукрасил для пущего впечатления: добавил солененького, чтоб посочнее было, и враньем несусветным приправил! В этом он мастер — развесишь уши, не заметишь, как хромая нога Нурекена окажется здоровой. По части вранья и трёпа Лексей никому в Мукуре первенства не уступит...
А что если Даулетхан уже попался на удочку Лексея, что если он аккуратно, словно нанизывая на нить, запечатлел болтовню соседа письменно, и теперь эти россказни попадут в небезысвестную родословную? Да это же позорное клеймо на памяти о нем в последующих поколениях!
Не-ет, пока жив Нургали, он не позволит свершиться подобной несправедливости...
* * *
Начиная с той самой поры жизнь Нургали превратилась в непрерывную череду однообразных дней сплошного треволненья...
Как-то в вечерние сумерки к соседу Лексею прикатился жирный пустомеля Канапия. Они устроились во дворе и о чем-то задушевно беседовали.
Нургали, прихрамывая, подошел к ним, перекинулся парой фраз и посреди разговора как бы невзначай спросил:
— А что это за вещь, которую пишет парнишка-библиотекарь, не слыхали?
— Ты о Даулетхане говоришь?
— Да, о нем.
— Я слышал, что он энциклопедию пишет, — ответил на вопрос Лексей.
— А о чем она, интересно? — снова робко спросил Нургали.
— Да пес его знает... о чем этот мальчишка пишет...
— Все это трёп, — вмешался в разговор Канапия. — Вряд ли такой лгунишка что-нибудь и в самом деле сотворит, он ведь ничего, кроме как молоть языком воздух, не умеет. Он и мне в прошлом году заявлял, будто пишет историю нашего аула.
— Ну, а дальше?
— А что дальше...
— Что он от тебя-то хотел?
— Расскажите, говорит, о своем жизненном пути, чем, мол, занимались, чего добились... Прицепился, как какой-то дотошный зануда-прокурор! Потом он и про вас спросил...
— Про нас? — сразу забеспокоился Нургали.
— Да, про вас двоих... А еще про Мырзахмета с Кай-саром, про Амира... Ну, я и рассказал о том, что мне известно.
— А что ты про нас сказал? — спросил, нервно моргая, Нургали.
— Я сначала подумал, он статью в районную газету пишет. А он, оказывается...
— Что, он?
— А чего это ты пристал ко мне?
— Да просто так спрашиваю, любопытно...
— После нашего разговора прошел месяц, вот я и пошел к библиотекарю, чтобы он показал мне свою статью. А мальчишка на мою просьбу развел руками да говорит, что не статью он пишет, а родословную книгу.
— Наверно, он сказал, «энциклопедию», — поправил Канапию Лексей. — Задумка, вообще-то, хорошая...
— Да что там хорошего? Болтовня одна, сплошь пустопорожние слова! В честь чего писать родословную... или как там ее...
— Энциклопедию, — подсказал Лексей.
— Да, «енциклопет»... Кого это перещеголял Мукур, чтобы о нем писать «енциклопет»? Да наш аул плетется, точно полуживая овца, в самом хвосте районных хозяйств! И вообще, таких, как наш Мукур, аулов в Казахстане тьма-тьмущая. Ежели о каждом из них писать «енцикломет», то земля, заместо травы, сплошь книгами покроется.
— Кажется, писанина Даулетхана в одну книгу и не поместится. Он вроде бы собирается сделать три тома, — вставил Нургали.
— Вот видишь, целых три книги!.. Есть такая поговорка: глянет старик в зеркало и в себе разочаруется. Чтобы понять, что вы в действительности собой представляете, на худой конец, сравните себя с соседним Аршаты и хорошенько вникните... Копошитесь в самом низу и ничего выше собственной головы не видите!
— Это ты правильно сказал, мне твои слова по душе, — согласился с Канапией и Лексей.
— Так что все труды Даулетхана — попросту пустая трата времени. Какая там родословная — неровен час, и сам Мукур исчезнет, повторив судьбу верхнего аула.
— Типун тебе на язык, Канапия!
— А что, я не прав? Молодежь массово бежит в город. Рабочих рук не хватает. Если так пойдет и дальше, не уверен, что у Мукура есть будущее.
— Говорят, некто, восхитившись дворцом падишаха па чужбине, вернулся в родные края и спалил собственный дом... Ты, Канапия, не хули так Мукур! — сказал с укором Нургали.
— А я и не хулил, я толковые выводы сделал! — выставив вверх указательный палец, возразил Канапия.
Мнение Канапии как будто слегка рассеяло тревогу, поселившуюся в душе Нургали. Однако в то же время в сердце закралось и сомнение: когда это слова жирного болтуна оказывались истиной, что будет делать Нурекен, если Канапия заблуждается в пустословии библиотекаря? Говорят, в осторожности нет позора: прислушиваться к людям, вероятно, надо, только нельзя забывать, что у тебя и своя голова на плечах есть.
С этими мыслями Нургали, привычно отогнав поутру свою серую корову в стадо, возвращался домой. Со стороны картофельного поля кто-то громко окликнул его:
— Эй, Нуреке, повернись-ка сюда!
Оказалось, опять Канапия. Похоже, справлял нужду прямо на поле, не добежав до уборной, что на дальнем краю. Подняв штаны и натягивая их на свой белый трясущийся толстый живот, он
