Цепи меланхолии - Линда Сауле

– Курбе никогда не был твоим любимым художником, мой дорогой. Всю жизнь ты восхищался Ван Гогом, а иначе с чего бы тебе вдруг вздумалось носить шляпу?

– Потому что мне она понравилась.

– Это не так. – Арлин присела рядом с Чадом на пол и аккуратно сложила руки на коленях. – Оскар, после поступления сюда ты не бывал ни в одной галерее, кроме бетлемской. Ни разу за сорок лет ты не переступал порог этой клиники. Почти все, кого ты знаешь, не существуют.

– Шейна тоже, как и финальной выставки в академии? Мои однокурсники, миссис Шелл?

– Увы, все они созданы твоим воображением. Все они – лишь фантомы.

– Да что вы такое говорите! – вскричал Чад, пораженный. – А Мэри, Торп? Их я тоже, по-вашему, выдумал?

– И Мэри, и Торп реальны. Для Мэри ты создал картину, которую мы так и не решились ей показать. – Она кивнула в ответ на удивленный взгляд Чада: – Да, ты не единожды пытался открыть ей правду. Эта работа находится здесь же, в хранилище.

– Я видел ее…

– Что касается Энди… Он – твой единственный друг.

– Эй! – выкрикнула Эвет и состроила недовольную мину.

– Хорошо, Эвет и Торп – твои настоящие друзья. Но именно Торп знает тебя столько же, сколько и я. Его преданность вызывает мое восхищение, ведь, кажется, в отрочестве вы не были близки.

– Но он мой куратор, – забормотал Чад, качая головой. – Аманда…

– Мне жаль, милый. Однажды в приемном покое ты видел некую посетительницу, с ней был молодой человек. Ты так долго смотрел на эту пару, что я предположила, что, возможно, они станут героями твоего нового перехода. Так и вышло. Возможно, именно их ты представил себе как Аманду и Шейна.

– Перехода?

– Путешествия. – Она подкрепила слова весомым кивком. – Такое случается не впервые, Оскар. Ты уходил десятки раз и всякий раз возвращался, чтобы потом, сидя вот так, задавать одни и те же вопросы. Я привыкла. Все к этому привыкли: врачи, медперсонал, даже крошка Эвет, которая у нас всего год, уже успела увидеть два твоих превращения.

Арлин склонилась к Чаду и, взяв его голову в ладони, пристально посмотрела в глаза. Запах ее тела растревожил смутные воспоминания и позабытую жажду близости.

– Что ты помнишь обо мне, Оскар? Что ты можешь рассказать о времени, которое мы успели провести вместе? До того, как ты попал в Бетлем.

Руки Чада беспокойно заметались по полу, словно он пытался замести собственные следы.

– Не волнуйся. Не торопись.

– Я помню, что когда-то у меня был отец, – сглотнув, тихо проговорил Чад. – Он был добрым и часто плакал. У него было много морщин – наверное, сколько их сейчас у меня. – Он провел рукой по лицу.

– Что еще?

– Помню, как стоял на мосту, по озеру плавали утки, я бросал в воду комья хлеба, к ним собирались рыбы. Со мной рядом был кто-то еще. Девушка. Да, там была девушка, с белой лентой в волосах. Она тоже бросала хлеб и смеялась от того, что я пытался забрать его губами из ее рук.

– Я любила эту ленту, – с мечтательностью в голосе отозвалась Арлин. – Как и гулять с тобой. Нам было хорошо, Оскар.

– Кажется, да.

– Поверь мне. Это было так замечательно, так правильно! Плевать, что мы успели сходить всего на одно свидание! – Она нервно улыбнулась. – Я никого не любила так, как тебя, и я тороплюсь сказать об этом. Пока у меня есть эта возможность.

– Как мы познакомились?

– Ты увидел меня в церкви, где проповедовал твой отец. Стоял летний день, ты был одет в парадный сюртук, и вид у тебя был такой, словно ты провел у умывальника все утро. Ты показался мне опрятным и честным, держался прямо и ни на кого не глядел. Но я чихнула, да так громко, что твой отец на секунду прервал проповедь. – Арлин смущенно хмыкнула. – Ты посмотрел в мою сторону и не смог сдержать улыбки. А после проповеди все высыпали на улицу, и ты встретил меня у входа, где я разглядывала витраж. Ты сказал, что, прежде чем рассматривать произведение искусства, нужно сделать три вздоха. Уж не знаю, где ты вычитал это правило. А потом предложил мне прогуляться к мосту. Я спросила разрешения у матери, и она дала согласие, ведь ты был сыном священника. – Арлин мечтательно вздохнула. – То была прекрасная прогулка! Ты сумел вдохнуть красоту в каждое встреченное нами деревце, каждому камню ты придал смысл, а речку наделил способностью говорить. Мы слушали журчание воды, и ты читал стихи.

– Я помню…

– Все было слишком настоящим, чтобы позволить этому превратиться в воспоминание. У нас было так мало времени, и все же у меня появилось так много! Любовь… Я последовала за тобой сюда, в Бетлем, ведь и ты любил меня, полюбил с первой минуты, я видела это в твоих глазах. Я чувствовала, что не могу позволить этому окончиться. Не думай, что я потратила впустую сорок лет своей жизни, хоть мне и пришлось побороться за право находиться с тобой рядом. Я ни о чем не жалею и вновь прошла бы этот путь, не усомнившись.

– Никто не может быть столь преданным. – В глазах Оскара блеснули слезы.

– Отчего же? – Арлин добродушно пожала плечами. – Только лишь потому, что другой не способен ответить взаимностью? Какая же это тогда любовь! Все, чего мне хотелось, – это чтобы ты не остался в одиночестве.

– Но я одинок, Арлин, бесконечно одинок. Одинок всем сердцем, и в нем нет любви, а иначе бы я знал! – вскричал он отчаянно.

– А зачем, по-твоему, ты выдумал Аманду? Это ведь шанс снова пуститься в путь, дать себе возможность ответить согласием, принять чью-то любовь. Пусть и в воображаемом мире.

– Но я отверг ее, Арлин. – Оскар помотал головой и обхватил ее руками, как от боли. Он растерянно водил глазами вокруг. Монотонное гудение ламп раздражало его. – Почему я вновь и вновь отвергаю любовь?

– Потому что твое место там. – Она кивнула в сторону провисших от тяжелого груза стеллажей. – Среди твоих картин, образов, которые ты получаешь из иного мира. Ты не согласился познать искусство лишь с одной стороны, твое творчество оборотно, оно слишком глубоко для нынешнего времени. Быть может, когда-нибудь его сумеют оценить… Ты всегда знал, что мир, залитый лишь светом, неполноценен, и предпочел радости грусть, она позволила тебе отыскать сокрытое. Ты научился