В перспективе - Элизабет Джейн Говард

Они вышли из дома, и снежный шар она не забыла.

7

В такси она нарушила их молчание:

– Мне правда понравился твой отец.

Он любезно ответил:

– И как ты заметила, ты понравилась ему.

За минуты, прошедшие после этих реплик, она успела понять, что они лишь сломали корку молчания и что это неловкое молчание изобилует невысказанными словами. И удивилась, как могла не замечать эти до боли знакомые вещи раньше.

– Ничего я не понимаю, – сказала она вслух.

– Что именно ты хочешь понять?

Она повернулась к нему.

– Вряд ли ты мне сможешь объяснить. – Она заметила, как он отреагировал на ее удивление мимолетной насмешкой, а потом, когда она добавила: «Мне придется разобраться самой», его лицо вновь затуманилось, скрылось под этой новой инертностью, которой она не понимала.

После длинной паузы он спросил:

– Значит, ты намерена иметь много детей?

Этот вопрос, жесткий и отрешенный, предупредил, что она подошла вплотную к самому краю, но она не знала, насколько близко или как это опасно, и, чтобы попробовать почву, спросила:

– Тебе не нравится эта картина? Почему ты сердишься?

Не взглянув на подарок, он ответил:

– Картина хорошая. Она мне отвратительна. Отвратительна, – повторил он, словно заканчивая разговор.

– Но, Конрад, почему?

Он молчал.

– Ты не ответил на мой вопрос.

На этот раз его взгляд, обращенный на нее, был неприкрыто враждебным.

– А ты не ответила на мой.

Она вдруг заметила, что такси с трудом взбирается на крутой холм к их дому. В тот же момент он объявил: «Мы переезжаем сегодня. Сюрприз для тебя», и ей показалось, что сердце сейчас выскочит из горла.

Они остановились, она наклонилась за картиной, которую поставила на пол машины, прислонив к сиденьям.

– Дай мне шар, – сказал он, забрал его и легонько встряхнул. – Вот он мне нравится. Такой подарок для тебя я всячески одобряю.

Тон, которым это было сказано, разозлил ее, и она парировала:

– Да: потому что он годится для ребенка! И перевезли меня сюда, тоже как ребенка. А я не желаю подобных детских сюрпризов.

И она мгновенно ощутила, каким убийственным движением разошлись его пальцы на ее запястье, уже думала, что он выпалит что-нибудь сгоряча, что в пылу у него вырвется что-нибудь оскорбительное, но он промолчал, а когда отпустил ее запястье, она вдруг испугалась того, чего он не сказал.

В дом они вошли молча, он направился наверх, в гостиную. Все было в полном порядке, даже желтофиоли в вазе придавали завершающий штрих атмосфере своим бархатистым ароматом. Она в нерешительности застыла посреди комнаты.

– Наши вещи еще не распакованы, – сказал он. – Я думал, мы могли бы заняться ими сейчас, до ужина.

Она послушно повернулась к двери. Комнату она не ощущала своей. Контраст между его пальцами на ее запястье и его нынешним голосом вновь напугал ее, и впервые в его присутствии ей стало одиноко, как без него.

– Спущусь поищу чего-нибудь выпить.

Она кивнула, не сумев придумать ничего в ответ.

Их багаж был аккуратно составлен посреди спальни, а она, изысканная и благопристойная, казалось, с высокомерным отчуждением ждала попыток учинить в ней беспорядок. Несмотря на то что она вместе с Конрадом выбирала, как будет выглядеть спальня, законченный облик сейчас неприятно поразил ее: белый ковер, красные стены, даже простая, покрытая белой краской мебель смотрелись невыносимо надуманно; белые муслиновые шторы на открытых окнах с подъемными рамами словно выгибали спины с утонченным безразличием; гладкое покрывало на кровати придавало ей сценический вид. В камине на аккуратно расстеленной чистой бумаге были сложены веточки и мелкие кусочки угля – разжечь его, казалось ей, означало бы подвергнуть насилию его элегантность. Ей вспомнились переезды в дом ее детства в Суссексе – неразбериха, первая трапеза в кухне в окружении чемоданов и утвари, разбросанных по всему полу, коптящая керосиновая лампа, прилепленные к блюдцам свечки, которые надо было забирать с собой в недообставленные комнаты, чувство приключения, которое наполняло ее в первую проведенную там ночь – она спала на диване, в старом армейском спальном мешке, принадлежавшем отцу. А утром они варили яйца вкрутую в чайнике, потому что кастрюли еще не распаковали, и воду надо было накачивать вручную из колодца возле кухонной двери. Эти первые дни ей нравились больше, чем все проведенное там время.

Теперь же этот дом был ее домом, ее гнездом. Может, я буду жить здесь всегда, подумала она, и ее вдруг охватила нелепая тоска по кенсингтонскому отелю и их номеру в оттенках грязи. Теперь придется жить здесь: я же замужем. Придется жить в этом доме с ним, даже теперь, когда я его не понимаю и некого спросить. «Какая река самая длинная в мире, мисс Доусон?» – «Амазонка, детка». Но она уже не ребенок. Она доросла с этих сухих фактов до вопросов о нравственной ценности таких людей, как Наполеон и Генрих VIII – задач, решение которых, как она уже давно убедилась, зависело от этических взглядов сначала мисс Доусон, потом ее собственных. Ранние открытия разных точек зрения тревожили, но вместе с тем пленяли ее. Люди не похожи один на другого, их различия глубоко и восхитительно укоренены под их физической внешностью. Но теперь уже нельзя убежать куда-нибудь и затеять игру в возможные душевные состояния Наполеона. Она уже не играет и уж точно не может убежать. Ей предстояло распаковать всю одежду, которую он ей надарил, а она только стояла и смотрела на чемоданы, не прикасаясь к ним. Потом поняла, что в них нет ничего, что принадлежало ей до замужества. Внезапно она показалась самой себе совершенно неприкаянной – как ребенок, которого отправили к кому-то пожить и у которого нет даже билета как средства спасения. Он злился на нее, она не знала, почему, не понимала даже, почему его гнев так пугает ее, но не могла ни избежать его, ни оставить без внимания. «Если сомневаешься в чем-нибудь, детка, спроси у меня». Милая мисс Доусон, неопределенность она не считала необходимой. Может, так и есть. Может, ей надо лишь спросить у Конрада, почему одной мысли о детях хватило, чтобы отогнать его на такое расстояние враждебности… Значит ли это, что у них никогда не будет детей? Она решительнейшим образом не желала думать об этом – и знала, что именно по этой причине не ответила на его вопрос в такси. Ведь это же явно то, что должно просто произойти – под этим она подразумевала, что он