Стон дикой долины - Алибек Асылбаевич Аскаров
— Я ведь тоже был когда-то ребенком. Отчего же я этого не видел?
— Ты, Нуреке, видать, просто не замечал. Ну, вспомни, ведь их было две?
— А я и вспомнил — одна!
— А я говорю, две!
— Нет, одна...
Когда старики, внезапно сцепившись, затеяли между собой спор, к ним, ведя в поводу мухортую кобылу, подошел Лексей. Оба тут же обратились к нему с просьбой рассудить их.
— Эй, Лексей, ты помнишь свое детство? Сколько вершин было раньше у Тасшокы? — с ходу налетел Канапия.
— Их ведь не две было, а одна? — спросил в свою очередь Нургали.
— А разве не две, ну, Лексей, напряги-ка память?
— Одна! — упрямо буркнул Нурекен.
— Нет, две, говорю же тебе, две!
— Эй, да прекратите наконец спорить! — прикрикнул на сверстников ничего не понимающий Лексей. — Что с вами случилось, уж не горячка ли прихватила?
— Боже упаси... Какая там горячка, откуда ей быть, если гребень плешивому уже давно не нужен?.. Просто поспорили мы с Нурекеном насчет Тасшокы. Раньше у него было две вершины, а я вот никак не могу заставить нашего спорщика Нургали признать это, — пожаловался Канапия, давая понять, что ровесник измучил его своим упрямством.
— Спорщиком меня называет... Ты сам настоящий спорщик! — проворчал сердито Нурекен.
— Что бы ты ни болтал, а вершин все равно было две.
— А я говорю, одна!
Лексей, прищурившись, окинул взором скалу. Долго вглядывался, как будто впервые ее видел. Затем, повернувшись к двум старикам, застывшим в немом ожидании его судейского решения, коротко пояснил:
— Я ведь не здесь, а в глубинке, среди кержаков рос... Откуда мне знать, что было с этой скалой раньше? — и он, пришпорив коня, поспешил прочь, а спустя минуту углубился в березовую рощу и скрылся из глаз.
Не услышав от Лексея слов, которые положили бы конец спору, два старика, потерявшие надежду его разрешить, сплюнули в досаде наземь и повставали с мест. Даже не стряхнув налипшие сзади на штаны травинки да колючки, не сказав друг другу больше ни слова, они сразу разошлись в две противоположные стороны, а затем вразвалочку побрели назад в аул, причем двумя разными тропами.
«И чего я так разнервничался, зачем глотку драл из-за того, что яйца выеденного не стоит? — отойдя немного, стал переживать Нургали. — Как говорится, болтуна одолеет лишь пустомеля, а пустомелю — безбожник. Спутался, дурень, с Канапией себе же на беду! Да пусть у Тасшокы не две, а целых три вершины было, какое мне до этого дело? Тьфу, всё козни шайтановы!»
Не родился еще в Мукуре человек, который обрел бы авторитет в споре со смутьяном и болтуном Канапией. Об этом хорошо знал и Нургали. Однако разве вытерпит душа, если кто-то, выпучив глаза, бессовестно врет и несет несусветную чушь? А вообще-то, за острой вершиной Тасшокы не числится ведь его кровный долг, чтобы так надрываться в споре...
«И почему у этого Канапии нос все время красный? — снова задумался Нурекен. — Понятно, Лексей... у него тоже нос всегда красный... так он ведь любитель горькой.. А что случилось с носом Канапии? Вероятно, распух и покраснел оттого, что он слишком долго спит. Тьфу!»
На подходе к аулу он заметил барахтающегося в ручье библиотекаря Даулетхана и повернул в его сторону.
Нургали не раз слышал о том, что этот джигит с давних пор собирает родословную летопись аула. Но верны ли эти слухи, и если верны, то что это за летопись, он Даулетхана еще ни разу не спрашивал, даже встретившись с ним лицом к лицу. На этот раз решил все-таки удовлетворить свое любопытство.
С мыслью вытянуть парня на разговор и разузнать, что за невидаль он собирает, Нурекен встал на берегу и в ожидании наблюдал, пока библиотекарь, охая и ахая, купался в холодной воде ручья.
— Ассалау, агатай! — завидев старика, поздоровался Даулетхан, проглотив концовку традиционного приветствия.
— Уагалейкумсалем! — поздоровался и Нургали.
— Хотите мне что-то сказать? — выйдя из воды и вытирая тело полотенцем, поинтересовался библиотекарь, приближаясь к Нурекену.
— Светик мой, говорят, ты собираешь какую-то нужную вещь?
— О какой же вещи вы говорите?
— Про родословную я...
— А-а, я действительно ее собираю. Только это не «родословная», как все ее называют, а энциклопедия.
— Что ты сказал?
— Энциклопедия, говорю... А полное название — «Энциклопедия аула Мукур». По моим сегодняшним прикидкам, все вместе должно уложиться в три тома.
— А-а, вот оно как...
— Да, агай!
Не зная, что еще спросить, Нургали замялся. Мысленно предположил, что этот джигит, который целыми днями просиживает в библиотеке и наверняка проглотил гору книг, скорее всего, хорошо осведомлен во многих вопросах. Он сразу вспомнил свой недавний неприятный спор с пустомелей Канапией и с надеждой спросил:
— Милый, раз уж ты пишешь книгу, то и об этом, наверное, знаешь... Скажи, а сколько вершин было раньше у Тасшокы?
Даулетхан, растиравший полотенцем спину, прямо остолбенел от столь неожиданного вопроса, недвижно застыл на несколько мгновений и в конце концов переспросил:
— Какая, говорите, вершина?
— Тасшокы... Я про вон тот островерхий утес говорю. Раньше их две было или одна?
Даулетхан, глянув в сторону Тасшокы, спросил, как будто сам ничего не увидел:
— А сколько вершин сейчас?
— Как, сколько... Одна!
Повесив полотенце на шею, парень подошел к ближайшему бугорку и присел. Нургали, прихрамывая, направился к нему и устроился рядышком.
— Агатай, — начал библиотекарь с таким видом, будто приступает к важному разговору, — я писатель и пишу энциклопедию только о жителях аула Мукур, то есть я исследователь, которого интересуют люди. Ясно вам? Ну а две или три вершины было на какой-то из скал Алтая, никакого отношения к моей энциклопедии не имеет.
— Даулет, милый, я догадывался, что это вряд ли потребуется для твоей родословной. Только вот поспорили мы с Канапией. Он талдычит «две», а я говорю, вершина одна была. Вот и понадеялся, что ты подтвердишь мои слова и пристыдишь Канапию за вранье.
— Ладно, агай, раз вы так посчитали, ради вас я готов любого убедить! — с твердой уверенностью пообещал Даулетхан.
— Пусть множатся твои успехи, светик мой! — поблагодарил Нургали
