Потерянная эпопея - Алис Зенитер

Ночь морем была,

И все реки вливались в нее

Однажды мартовским днем она идет к своей машине, беседуя с месье Эмманюэлем о созыве дисциплинарного совета по поводу одного из школьников. Снова осиное гнездо, остракизм ученику, которого никто не понимает. Мимо пробегают или идут навстречу, еле волоча ноги, компании подростков. Они заедают глотки пива снеками, а при виде двух взрослых ругательства переходят во взрывы удивленного смеха. Жара стоит еще сильная, асфальт стоянки слегка плавится под подошвами туфель Тасс, и каждый ее шаг сопровождается легким шипением, когда каблук отрывается от вязкой черноты.

Она останавливается, завидев в конце стоянки знакомый силуэт, прислонившийся к раскаленной ограде, в густых взъерошенных волосах играет солнце. В НВБ есть что-то от бюльбюля с красной грудкой, Тасс не заметила этого в хижине, но сейчас сходство очевидно. Когда группа подростков подходит слишком близко, НВБ нервно встряхивается, пугая их, и они уходят. Месье Эмманюэль тоже заметил ее.

– Смотри-ка,– говорит он, от удивления слегка цокнув языком,– это малышка…

В глазах его сквозит что-то потерянное, почти паническое.

– Малышка… Да как же ее звали?

Он поворачивается к Тасс, чтобы та помогла ему ответить, но Тасс не знает, под каким именем месье Эмманюэль мог знать НВБ. Директор хмурит брови, протирает глаза. Невыносимо забывать учеников, это можно понять, но это невыносимо. И тут его лицо озаряется:

– Малышка Маги.

Тасс с трудом сдерживает улыбку, таким несуразным ей кажется имя – оно совсем не подходит высокой фигуре НВБ и ее царственному облику. Месье Эмманюэль робко поднимает руку в сторону НВБ, но она, будто не заметив его, кричит Тасс: «Открой машину». Как только дверцы разблокируются, она устраивается внутри. Директор смотрит, как она скрывается, руку он так и не опустил.

– Она была вашей ученицей? – спрашивает Тасс.

– В другом лицее, да, когда я еще преподавал.

Оба смотрят на закрытую машину. В салоне, должно быть, невыносимо душно. НВБ, однако, остается внутри. Все знают всех на Большой земле, думает Тасс с внезапной усталостью, все мы таскаем из одного места в другое наши секреты полишинеля, но сталкиваемся друг с другом, и везде найдется кто-то, кому ведом кусок нашей жизни, который хотелось бы оставить далеко позади.

– Что произошло? – спрашивает она.

– О, это была целая история,– бормочет директор, предусмотрительно не сводя глаз с машины.– Потому что у нее родился ребенок, то ли в предпоследнем классе, то ли в выпускном. У ребенка не было отца, и ей пришлось бы отдать его на усыновление, чтобы у него был отцовский клан. Вы знаете, как это бывает у нас. У каждого ребенка должно быть два клана, он кровь своей матери и наследник своего отца. Женщина дает ему жизненную силу, но социальный статус дает мужчина.

Тасс чувствует, что сейчас начнется лекция о структуре родственных связей в канакском обществе. Она возвращает его к теме:

– А… Маги?

– Да. Она всегда была упряма и не хотела отдавать своего ребенка, не хотела даже, чтобы ее клан растил его вместе с ней. Она говорила, что может быть и отцом, и матерью. Были жестокие ссоры. Старцы считали, что она строит из себя европейку, и что это такое, скажите на милость, «мать-одиночка»? Этого не может быть, никто никогда не одинок, особенно когда речь идет о родстве, это же об узах, это о месте. Я не говорю, что согласен. Я говорю, что они были правы, считая, что ребенок вне племени – все равно что бесхозный кусок, и это могло стать проблемой, хотя и не обязательно должно было стать проблемой. Маги ушла из племени, и из лицея тоже ушла. Очень жаль, да, потому что она была блестящей ученицей и потеряла слишком много сразу.

Он смотрит на закрытую машину с нежностью, как будто видит в зеркальце заднего вида или в дверцах лицо девочки-подростка, и повторяет:

– Малышка Маги.

Его глаза подернуты влагой. Впервые ему как будто кажется, что галстук его душит, перестав быть его частью.

Тасс садится в машину на пассажирское сиденье, потому что НВБ уселась за руль. Когда она поворачивает ключ в замке зажигания, звук радиопередачи с треском вырывается из громкоговорителей:

«Да, я только хочу сказать, это не объявление, просто сказать, конура, конура моей собаки, которую я сам сделал, из листового железа двух цветов, мне наконец удалось ее продать, так что спасибо за вашу работу, доброго дня всем на радио и доброго вечера всей Каледонии, что еще, ну…»

НВБ резким движением выключает звук. Часть пути они едут молча.

– Я хотела тебя предупредить: они вернутся в лицей, близнецы. Они так решили. Для них снова наступает время учебы.

Тасс сначала улыбается, радуясь, что Селестена и Пенелопу не полностью поглотило лето. Но когда машина оставляет справа высокие серые силуэты башен Мажента, на языке ужасный вопрос. Она несколько раз поворачивается к НВБ, ничего не может прочесть на ее лице и решается спросить пересохшим ртом:

– Но это значит, что они вернутся жить к дяде, да?

НВБ бросает на нее яростный взгляд.

– Ни за что на свете.

Она входит в такой крутой поворот, что правая шина трется о бордюр тротуара. Выругавшись, переключает скорость.

– Они поселились у ДоУс,– говорит она наконец.– До нее ближе отсюда, чем до моего дома. И потом, в сущности, это дети из квартиры.

Со скептической ухмылкой она добавляет, что надеется на понимание жизненных циклов в лицее, и, стало быть, учебное заведение примет их обратно как ни в чем не бывало.

– Пусть даже они не успели к началу занятий. Это их дела. То, что произошло вне школы, не касается ни директора, ни учителей, ни даже других учеников.

Тасс отвечает, что сделает все, чтобы их приняли. Договорится с месье Эмманюэлем записать их на текущий год. При упоминании директора НВБ слегка передергивает плечами.

– Я говорила с ним,– робко начинает Тасс.

НВБ игнорирует замечание, играя ручкой окна. Стекло опускается и поднимается с трудом между толстыми слоями резины. Тасс предпочла бы, чтобы НВБ сосредоточилась на дороге. Ей совсем не улыбается остаться с четырьмя лысыми колесами. И все же она продолжает:

– Я знаю, почему ты помогла Пенелопе.

Ви-и-и-и, вр-р-р, скрипит окно под давлением пальцев НВБ.

– Ты пережила то же самое.

Стекло замирает.

– Ты дура,– отвечает НВБ почти весело.– Думаешь, мы все одинаковые?

– Да иди ты! – говорит Тасс.

Ответ удивляет ее саму. Два месяца назад, в